Чемпионы Черноморского флота (СИ) - Greko
Я стоял. Не отрываясь смотрел на жену. Тамара положила голову на грудь Бахадура. Держалась. Не плакала. Улыбалась мне. Я мог быть спокоен.
…Вернулся на люгер.
Подошёл к Ване. Обернулся. Помахал на прощание рукой. Родные на берегу замахали в ответ.
— Коста! — Ваня, откашлявшись, решился.
— Да?
— А… Э… У твоей жены случайно нет сестры?
— Ваня! — я улыбнулся. — И не могло быть.
— Почему⁈
— Потому что такие девушки рождаются одна на десятки тысяч! И мне повезло. И я желаю тебе не только стать адмиралом, но и встретить такую девушку. И, поверь, когда… Если тебе повезёт тоже и ты встретишь такую же женщину, как Тамара, твоё адмиральское звание для тебя уже не будет иметь такого значения!
— Поверю! — улыбнулся Ваня.
Помолчали. Когда родных уже не стало видно, вздохнул. Пора было возвращаться в действительность.
— Кстати, Ваня! — я встрепенулся, вспомнив былое. — Всё хотел тебя спросить…
— О чём?
— Когда ты гнался за кочермой, на которой был Белл, почему картечью нас не угостил?
— Как же можно? Это же торговец, хоть и контрабандист. Гражданское лицо, а не военное. Ему не смерть положена, а тюрьма и конфискация. Да и то не всегда. Нам Лазарев целую инструкцию выдал, как задерживать, где, что считать правильным призом, кому сдавать захваченные суда. Нам, кстати, запрещено упоминать про блокаду. Следует говорить: «морская кордонная собственных берегов стража»!
Я довольно крякнул. Нет, не прошло бесследно дело «Виксена» и суд над его экипажем. Сделали флотские нужные выводы!
— То есть твоя задача — только обездвижить корабль?
— Именно! Применяем не картечь, а цепные книппеля.
— Книппеля?
— Ну да! Два небольших ядра, соединенных цепью. Срезает такелаж на раз.
— Что-то я не заметил, чтобы и на два у вас вышло! — хмыкнул я.
— А когда людей учить⁈ — вскинулся Ваня.
— Ну, хорошо. Допустим вы остановили турка. И что дальше?
— По-разному. Ежели в прибрежных зонах, то арестуем. Для кочерм установлено расстояние в 20 морских миль, для прочих иностранцев — три мили. Коль нарушили, капитана и команду под замок. Если у того денежки есть и может выкупиться, считай, ему повезло. А ежели нет — ждут голубчиков исправительные роты в крепостях.
— Бывает, что задержали и отпустили?
— Бывает, — согласно кивнул Ваня. — Был у меня недавно случай. Шел из Крыма. Заметил турок. Те отчего-то испугались. Попрыгали всей командой в лодку, набросав туда узлов и ящиков и бросив свою кочерму, — и давай улепетывать. Ну, думаю, врёшь — не уйдешь. Догнали. Осмотрели судно. Ничего незаконного. Спрашиваю: «зачем убегали»? «Испугались», — отвечают.
— И?
— Отпустил. Они же не в прибрежных водах были.
— А если бы женщин или пленников нашел на корабле?
Ваня вздохнул:
— Сам знаешь, что бы сделали.
— Выходит, турки в исправительных арестантских ротах встречаются?
— Обязательно!
— А в Анапе?
— Там — тем более.
— Это хорошо!
— Зачем они тебе сдались?
— Так я, Ваня, плыву с тобой, чтобы в тюрьму попасть. Как сгрузишь меня на берег, стану арестантом!
[1] Насчет водки в походе не придуманная история. Об этом написал М. Ф. Федоров в своих «Походных записках».
[2] Горизонтально положенный бушприт, который мог вдвигаться внутрь судна, был конструктивной особенностью люгеров проекта подполковника корпуса корабельных инженеров Ивана Яковлевича Осминина, который в 1831 г. построил в Николаеве «Геленджик» и «Поти». Помимо трех мачт люгер был снабжен веслами для прибрежного плавания в штиль.
Глава 5
Вася. Туапсе, Поти, июнь 1838 года.
— Прости меня, Вася! Я прощения-извинения просить не буду. Коли человека толкнешь невзначай либо на ногу наступишь, тут уж изволь извиниться. Но какие уж тут извинения, ежели ты своего спасителя чуть не отправил на тот свет⁈
Эту нелепицу Васе приходилось выслушивать ежедневно. От того самого боцмана, который его по голове веслом «отоварил». Федор Лукич, как звали моряка, никак не мог угомониться. Каждый божий день таскался в полевой лазарет, где лежал Вася с сотрясением мозга. Милову и без боцмана было хреново, а тут — хоть вешайся!
Не только боцман навещал рядового Девяткина. Из спасенных моряков образовался на берегу особый лагерь. В нем как-то прознали, что Вася первым пришел на помощь сперва «Скорому», потом оказался в числе четверки, что спасла капитана «Язона» и многих других. И был в составе отряда, спешившего на помощь морякам на вражеском берегу, незаслуженно пострадав от матросской руки. Не могла морская душа смириться с такой черной неблагодарностью! Одиночками и группами шастали в лазарет, чтобы выразить свою признательность. Как-то услужить…
Но что они могли? Сами были полураздеты и бедны, как корабельные крысы. Васе перестирали и заштопали всю одежду, включая нательное белье. Устроили ему «холодок» — шалаш, в котором было легче переносить изнуряющую кавказскую летнюю жару. Если бы Милову лекарь позволил выпивать, наверное, Васю бы споили, выменяв у армейских все запасы спиртного в обмен на последнее, что у моряков чудом сохранилось из своего.
От матросов не отставали и морские офицеры. Тоже навещали. Благодарили. Окрестили чемпионом.
— Если бы вы, — рассказал Милову один молоденький безусый мичман, — читали «Айвенго» Вальтера Скотта, могли бы знать, как в средневековой Англии прозывался защитник сирых и убогих. Champion! Вы — наш чемпион!
Словечко понравилось и к Васе прилепилось. Теперь его все подряд называли именно чемпионом. Даже лекарь, коновал хренов. Все его лечение состояло в отворении крови. Васе и без того было плохо. Обильные же кровопускания его вконец ослабили. От противного запаха крови некуда было деваться. Как и от комаров, слетавшихся со всей округи к лазарету. Им запах крови казался не гадким, а божественным.
Рядом с Васей умирал Никифор. Годы солдатской службы поизносили его организм. Но и закалили. Он сражался за жизнь из последних сил. Все мечтал добраться до полковых квартир в селении Гривенном, верстах в тридцати от впадения рукава Кубани, Черной Протоки, в Азовское море.
— Там, Вась, заводик стоит. Рыбный. Ачуевский. Черноморскому казачьему войску принадлежит. Ах, что за чудо — их рыбка! Наедимся всласть!
Не довелось образнАму старосте роты отведать азовской рыбки. В одно не прекрасное утро он так и не открыл глаза. Не дернул и веком, когда барабанщик сыграл «зарю» и весь лагерь стал собираться на утреннюю молитву.
Не успели похоронить Никифора, у Васи поднялся жар.
— Огненная лихорадка, — констатировал лекарь.
Малярийные комары, этот бич божий всех кавказских гарнизонов Черноморской линии, добрались до Милова. Они плодились с невероятной скоростью. Срубленный лес вокруг возводимого укрепления, недавняя буря, принесшая массу влаги, превратили окрестности будущего форта Вельяминовский в комариный инкубатор. Каждая яма и впадина образовали бочаги, заполненные стоячей мутной и вонючей теплой водой. И в каждом водоеме, под жарким июньским солнцем, вызревали комариные личинки. Немудрено, что на лагерь обрушилась «желчная» или «огненная» лихорадка.
Лекарь лечил ее большими порциями каломели в синих таблетках. Содержащаяся в каломели ртуть вызывала отравление, рвоту, диарею. Но тогдашняя медицинская наука перед каломелью благоговела. Считалось, что она чистит организм. На побочные явления, вроде выпадения зубов или деформаций лица, внимания не обращали. Лечили ей все подряд — свинку, тиф, запоры, дизентерию. Даже детям давали, чтобы облегчить прорезывание зубов.
Васю подобное лечение медленно, но верно сводило в могилу. Справившись с трехдневным кризисом, он стал похож на тень себя прежнего — с желтым лицом и вздувшимся животом, особенно в районе печени и селезенки. Если бы не забота моряков, которые нежно и трепетно за ним ухаживали, возможно, отдал бы богу душу.
