Азамат Козаев - Имяхранитель

Иван спокойно миновал их, взял дрожащую Феодору за руку и повел прочь.

Из-за толстенного бука навстречу им вышагнула Бара. На водящего она даже не покосилась.

– Бара, – сказал Иван спокойно, – Бара, уйди. Иначе я тебя убью.

Та облизнулась, отрицательно помотала головой и прыгнула.

Иван встретил ее выброшенными кулаками. Кулаки врезались «дикой» точно в грудь. Любой женщине такой удар причинил бы страшную боль, но чудовищные груди-полусферы Бары не имели ничего общего с молочными железами: они состояли как будто из твердого дерева. Бара лишь слегка отшатнулась, а затем провела серию размашистых ударов, нацеленных Ивану в лицо и горло (он уклонился ото всех), проскользнула под кистенем и в красивом нырке смахнула кольцо водящего в сторону. Пугающая черная рука сейчас же начала таять, а «дикие», освободившиеся от первобытного ужаса, с торжествующими криками побежали на имяхранителя и Цаплю.

Иван до последнего момента рассчитывал обойтись без крови, но сейчас надежда на мирный исход растаяла – так же быстро, как лишенный своего кольца водящий. Навстречу «диким» полетели фрезы. Одна из баб погибла сразу, фреза перерубила ей горло. Вторая, более везучая, лишилась уха: отточенный зубчатый диск срезал его начисто и воткнулся в ствол дерева. Третья, самая быстрая, налетела лбом на шишку кистеня. Иван отдернул Феодору с пути ее рушащегося тела и больше не обращал на покойницу внимания, занявшись безухой. За считанные мгновения имяхранитель вышиб ей нижнюю челюсть, перебил обе ключицы и раздробил коленную чашечку. Однако даже страшно искалеченная, она продолжала тянуться к нему – и тогда он двинул кулаком ей по темени, превратив островерхий колпак в гармошку.

Когда Иван отступил от поверженной противницы, еще продолжавшей слабо шевелиться, за спиной его влажно хрустнуло. Этот же звук он слышал несколько дней назад, когда Бара добила парализованного горга. Имяхранитель выдохнул сквозь зубы, выругался и медленно повернулся. Спешить больше не было смысла.

Бара стояла, держа на вытянутых руках обмякшее тело Феодоры.

– Положи ее, – сказал Иван, – и подойди ко мне.

Бара была чрезвычайно сильна, чуть менее быстра и совсем не имела рукопашной подготовки. Иван вначале измотал ее бросками, подсечками, ударами по низу живота и по печени, а после – тяжело дышащую, но все такую же несломленную – шмякнул лицом об дерево – то самое, в которое воткнулась одна из фрез. Зубчатка пришлась Баре точно в переносицу.

Когда Бара испустила дух, из зарослей выбежала маленькая вонючая старуха, дрессировщица «диких» и, рыдая, набросилась на Ивана со смешной тонкой плеткой. Он безропотно терпел удары, лишь прикрыл одной рукой глаза, а другой пах. Он понимал, что его теперешняя покорность – мизерная цена, которую он может заплатить этой женщине за убийство воспитанниц. Однако больше ему нечем было расплатиться. Умирать он не хотел, а деньги… Вряд ли старуха приняла бы от него деньги.

«Кто? – думал он, морщась от обжигающей боли, и еще больше от душераздирающего плача дрессировщицы. – Кто их натравил на меня, мать вашу?»

Ответ у него был, но он не решался в этом признаться даже самому себе.

Иван лежал на полу, раскинув руки, и наблюдал за своими гекконами. Во время его отсутствия животные ничуть не отощали, благо пищи было в достатке. Домработница, как он и наказывал, не закрывала окон. Всевозможная крылатая мелочь с успехом выполняла роль живого корма для ящерок.

«Кусая бы сюда», – подумал Иван и вздохнул. Оказывается, он чертовски привязался к этому неуклюжему любителю вяленых осьминогов. Почти так же, как к…

– Ну, давай, не трусь! – приказал он себе. – Назови это имя.

Язык не слушался, словно онемел. Тогда Иван начал вспоминать, что случилось после того, как старуха с плеткой перестала его бить.

Он собственноручно перетаскал тела «диких» на ледник, а единственную оставшуюся в живых, безухую – к храмовому врачу. Туда же, куда первым делом отнес Феодору. Врач немедленно послал своего помощника за настоятельницей.

– Что произошло? – спросила Ипполита и наставила на Ивана палец. – Что, горг вас раздери, произошло, имяхранитель?

– Вам лучше знать, – глухо сказал Иван. – Видимо то, что вы подразумевали, когда сказали, что Феодоре императорской избранницей не бывать.

– Это что, обвинение?

– Как вам будет угодно, эвисса.

– Мне угодно, – прошипела Ипполита, – чтобы вы не корчили из себя оскорбленную невинность, а подробно объяснили, что случилось.

– Хорошо, – согласился Иван и рассказал все, включая самые интимные подробности своей кратковременной, но бурной связи с Феодорой.

– Так вы говорите, почувствовали сигнал свистка? – раздумчиво протянула настоятельница, когда он замолчал. – Не ошиблись?

Он отрицательно помотал головой.

– Ладно, я учту этот факт. Обещаю вам, имяхранитель, по этому делу будет проведено тщательное расследование. Разумеется, без вашего участия.

– Ну, понятно, – сказал Иван.

– Я больше вас не задерживаю. Если пожелаете присутствовать на церемонии отбытия монаршей избранницы, милости прошу завтра к парадной лестнице храма в восемь утра. Костюм постарайтесь иметь соответствующий.

– В восемь? – удивился Иван. – Завтра?

– Я считала, у вас нет проблем со слухом.

– Ни малейших… но в восемь? Так рано? А когда же состоятся все эти… отборы?

– Странный вопрос. Они состоялись, имяхранитель. Вы разве не помните, к нам приезжала императрица-мать?

– Избранница уже известна?

– Само собой.

– И кто? Она? – в два приема выговорил Иван.

– Конечно же, София, – сказала Ипполита. – А вы разве сомневались, что только девственница может стать императорской невестой?

– Но она же не Цапля!

– Боюсь, вас неправильно информировали, имяхранитель, – мягко сказала Ипполита и потянулась руками к его ладони.

Наверное, не отстранись он тогда от настоятельницы, эти волшебные руки подарили бы ему покой и забвение.

– Не нужно, эвисса, – проговорил он. – Поберегите свое умение для других людей и других случаев. Для тех, кому оно действительно необходимо. А я, знаете ли, обломок. У меня и без того похищена большая часть жизни и вместе с нею не только радости, но и разочарования. Пусть хотя бы те, что появляются сейчас, останутся со мной.

И еще он сказал:

– Разрешите мне уйти прямо сейчас.

Ипполита молча наклонила голову. Иван осмотрелся, чувствуя, что необходимо сделать что-то еще. Увидел прикрытую до шеи простыней Феодору, приблизился, поцеловал ее в твердые холодные губы и вышел прочь.

До ворот его проводило единственное существо. Кусай.

Выдровая циветта, иначе мампалон.

ЗЕТА

…Перионы суеверны не более и не менее заурядных обитателей континентальной Европы. Так же боятся сглаза, верят в сон в руку и в чох. А многообразие перасских земель порождает поистине неописуемое множество примет и обычаев. Посетив любое перасское поселение, стоит присмотреться к тому, как абориген отгоняет от себя напраслину и всякие недобрые слухи. Сначала следует жест рукой, напоминающий отмашку от надоедливых насекомых. Человек машет ладонью перед лицом, причем ладонь всякий раз бывает развернута иначе – влево, вправо, вперед, назад. Как объяснить столь вызывающе разнообразное толкование одной и той же привычки? Не было ничего легче, чем спросить об этом, и наверняка полученный ответ утолил бы любознательность… но азарт исследователя заставил нас вжиться в эту землю, почувствовать себя здешними уроженцами и самостоятельно найти толкование столь загадочной вещи. Все оказалось проще простого. Отгадка сама нашла нас, снизойдя с благодатных небес, подобно дождю. Свое взяла наблюдательность, ставшая у авторов уже привычкой. Распространенное поверье гласит, что слова носит ветер. Произнеся их, человек вверяет ветру благие (или не очень) пожелания, напутствия, изливает тоску о наболевшем, а то и шлет проклятия соседу. Услышав недобрые для себя вести или просто неблагожелательные слухи, поселянин отгоняет их от себя и буквально бросает дальше на ветер. А то, что ладонь развернута по-разному – так и человек по-разному стоит к направлению ветра.

На Перасе никогда не спрашивают: «С какой ноги встал?» – признаком везения считается, если поутру человек встает на пол обеими ногами сразу. Мы ни разу не видели здорового человека, поправшего это поверье одной ногой.

Наставление хозяйкам – смахивайте пыль, проводя тряпкой или веником с востока на запад. Объясняется это просто: солнце начинает путь на востоке, заканчивает на западе, чем и подает хозяйкам добрый пример. Начинай на востоке, заканчивай на западе.

Замешивая хлеб, хозяйка дома свершает поистине таинство. При этом она воображает себя супругой Фанеса всеблагого, вочеловеченной в облике мужней жены, которой в покровительство отдано плодотворение. Мука замешивается водой, в тесто хозяйка непременно добавляет щепоть древесного пепла, а также немного пыли с настенных часов, каковые она семь раз сильно встряхивает над тестом. Тесто – есмь сущее, пепел – суть прошедшее, а прах с часов есть великий символ вечности. Весьма мудро.