Азамат Козаев - Имяхранитель

– Я, в общем, согласна, – сказала Ипполита.

– Погодите, эвисса, – грубовато перебил ее Иван. – Боюсь, что этого окажется мало.

– Отчего же?

– Да оттого, – загремел он, – что когда Феодору увезут-таки во дворец, ваш сын покончит с собой все равно!

– А почему вы уверены, что выбор падет именно на нее? – спросила настоятельница.

– Потому что не вижу других кандидаток, – сказал Иван. – Соперниц у нее практически нет. Это же очевидно, эвисса.

– Очевидно? Только не мне, – холодно улыбнулась Ипполита. – Согласитесь, я лучше знаю моих девочек. Попомните мои слова, императрица выберет другую.

Она подошла к Ивану и взяла его правую руку в свои ладони. Иван ощутил небывалое упоительное тепло, исходящее от ее пальцев. Ему захотелось прижаться к ним лицом и забыться. Замурлыкать, как кот, и забыться. Продолжая держать его руку, настоятельница шагнула к двери. Иван покорно последовал за ней.

– Ну что же, дорогой имяхранитель, – сказала она. – Ваш план меня вполне устраивает. Феодоре будет сообщено об индивидуальной охране в самое ближайшее время. Александра вы больше не увидите. Что еще? Ах, да… Сонюшка по-прежнему будет вас сопровождать. О сугубой конфиденциальности нашей сегодняшней беседы вы, конечно же, догадываетесь. Если других вопросов нет, прощайте.

Она разжала руки.

В тот же миг Иван почувствовал, что лишился чего-то исключительно важного, такого, о потере чего будет жалеть всегда.

Он коротко поклонился и вышел.

Сонюшка…

Теперь он ощущал ее почти частью себя – так, будто долгое-долгое время делил с ней пищу, кров и ложе. На самом деле, из всего перечисленного справедливым могло считаться лишь первое: они часто устраивали что-то вроде пикников на двоих (не считая Кусая) да однажды пообедали вместе у нее в комнате утащенными с кухни еще горячими пирогами. И все-таки он знал каждую линию ее тела, каждый завиток волос; знал, как благоухает ее дыхание ранним утром и как – поздним вечером лоно. Он сотню раз целовал с восторгом самые нежные, самые укромные участочки ее тела, но так и не осмелился на большее.

Она же… Наверное, и Сонюшка по отношению к нему испытывала что-то похожее. Разве иначе позволила бы ласкать свои грудь и бедра? Разве иначе называла бы милыми и смешными прозвищами, которые придумала сама? Разве решилась бы заснуть где-нибудь возле ручья или под деревом, доверчиво устроившись головой на его коленях?

Тем временем срок его контракта (наверное, самого необременительного из всех) подходил к концу. Планида Иван действительно больше не встречал. Да и прекрасную поднадзорную Цаплю, по справедливости говоря, тоже видел крайне редко. Как правило, пребывание на открытом воздухе Феодора ограничивала получасовой ночной прогулкой поблизости от своего жилища да примерно часовой гимнастикой по утрам. Разумеется, гимнастикой она занималась совершенно обнаженной, но странное дело – ее нагота не вызывала в Иване никаких чувств, кроме восхищения. Как-то раз он попытался подвергнуть тщательному разбору собственную необъяснимую бесстрастность. Он потратил на размышления битый час и пришел к парадоксальному выводу, что виной всему – то удивительное прощальное рукопожатие Ипполиты в день приезда императрицы-матери. Почти не сомневаясь в справедливости догадки, он поинтересовался у Сонюшки, может ли такое быть:

– Это тоже часть умения ?

– Конечно, – ответила она. – Настоятельнице вовсе ни к чему твой бурный мужской интерес к девушкам. А другим путем тебя было бы не удержать.

– Получается, и тебе я не докучаю с… – он помедлил, подыскивая слово, – с близостью только из-за этого? – попробовал Иван свести озабоченность к шутке.

– Не докучаешь? Новое дело! Как же тогда истолковать это движение твоей руки? Да-да, именно это, поздно отдергивать!

– Нет, правда? Я не… гм… не хочу обладать… дьявольщина! Короче, ты ведь поняла? – жалобно спросил он. – Это из-за манипуляций Ипполиты или из-за меня самого?

– А уж это ты сам решай, – усмехнулась Сонюшка и поцеловала его в нос.

После этого разговора Иван стал часто задумываться, согласится ли София оставить храм и переехать жить к нему. Потребовать ответа прямо он никак не осмеливался. Боялся услышать «ни за что, обломочек».

«Спрошу в последнюю ночь, – постановил он наконец. – Чтобы, если откажет, уйти и не видеть больше никогда».

Однако когда эта самая последняя ночь подступила вплотную, Сонюшка исчезла. На двери домика обнаружилась записка: «Имяхранитель, в этот раз бди за Феодоркой один. У меня скопилась уйма дел. Если я их не обстряпаю до утра, Ипполита с меня голову снимет. Будь внимателен! Твоя С.»

– «Твоя»! – довольно повторил Иван вслух для самого себя.

Других слушателей не было. Кусай, мошенник, тоже как на грех куда-то запропастился. Верно, удрал с Сонюшкой.

Иван бережно свернул записку, спрятал в карман и направился к подопечной.

Встретились возле мощеной гранитом площадки с сосной в центре. Тут когда-то три Цапли хотели выцарапать Феодоре глаза, выдрать волосы или просто наставить синяков. На этот раз девушка оказалась одета в костюм-сафари песочного цвета, короткие сапожки в тон, совсем без каблуков, зато со шнурами и пряжками, и крошечную шляпку с фазаньим пером.

Иван бросил взгляд на небо. Хотя чего смотреть – полнолуние. Было совершенно непонятно, зачем Цапля вырядилась. Все равно ведь рано или поздно придется раздеваться. «Ну да дело ее», – подумал Иван и спросил:

– Куда барышня желает прогуляться сегодня?

Она посмотрела на него с внезапным интересом и ответила игриво:

– С таким кавалером – куда угодно.

– Тогда позвольте предложить локоток, – включаясь в игру, сказал он и сделал левую руку крендельком.

Она рассмеялась и прижалась к его боку. «Ого!» – подумал Иван и провозгласил:

– В таком случае, куда глаза глядят!

– Да, мой господин! – согласилась она и… куснула его за мочку уха.

«Ого!» – подумал он снова.

Спустя каких-нибудь десять минут, яростно лобзая ее ключицы, торопливо срывая с нее дурацкие тряпки, которых, казалось ему, чрезвычайно, дьявольски много, Иван не думал больше ни о чем. Только на мгновение у него мелькнула мысль, что даже Ипполита не всемогуща. А потом умение Феодоры превратило их в пару исступленно сочетающихся животных.

К реальности его вернуло знакомое щекочущее ощущение под ложечкой. Неподалеку кто-то подул в беззвучный свисток, призывающий «диких».

– Сонюшка? – громко крикнул Иван и стал натягивать панталоны, крутя головой в поисках Феодоры. Части ее одежды были разбросаны буквально повсюду, сама же Цапля куда-то пропала. Он крикнул еще громче: – Сонюшка, это ты, девочка?

Ответа не было. Он быстро закончил одеваться и позвал:

– Феодора!

Снова тишина, только резко шуршат ветки, раздвигаемые массивными телами. Иван растерянно заметался, но скоро опомнился, взял себя в руки и закрыл глаза, слушая внутренний «компас». Горгов рядом не было, это очевидно. Однако страх, отдаленно напоминающий страх ноктиса, присутствовал и шел откуда-то слева. Имяхранитель бросился туда.

Троица «диких» медленно надвигалась на Феодору. (Опять три, мелькнула у Ивана мысль, опять на нее.) Девушка крошечными шажками отступала и ласково уговаривала безымянных успокоиться, называя милочками, лапушками и умницами. Уговоры словно падали в бездонную яму.

Иван пронзительно свистнул, чем сразу же привлек внимание «диких» к себе.

– Пшли прочь, быстро! – он погрозил гигантским бабам кулаком. Кличек их он доподлинно не помнил, знал только, что похожи на «Бару», поэтому выкрикнул первые пришедшие в голову: – Дара! Мара! Прочь! Живо, живо!

«Дикие» утробно зарычали и переменили направление атаки. Теперь их целью стал имяхранитель, и это заставило его самодовольно ухмыльнуться. Феодора обрела временную безопасность, а большего ему и не требовалось.

Он стряхнул с запястья деревянное кольцо, укрепленное стальным ободком, и катнул в сторону «диких».

Водящие на безымянных всегда оказывали ошеломительное действие. Вот и сейчас рванувшаяся на «диких» гигантская рука в два человеческих роста высотой, собранная из черного тумана и каких-то не то паутин, не то перепонок, заставила их пронзительно завизжать. Секунду назад храбрые и могучие, а сейчас напуганные до смерти бабы сбились в кучу и вопили от страха. Безымянные, как и дети, жутко боятся непонятного.

Иван спокойно миновал их, взял дрожащую Феодору за руку и повел прочь.

Из-за толстенного бука навстречу им вышагнула Бара. На водящего она даже не покосилась.

– Бара, – сказал Иван спокойно, – Бара, уйди. Иначе я тебя убью.

Та облизнулась, отрицательно помотала головой и прыгнула.

Иван встретил ее выброшенными кулаками. Кулаки врезались «дикой» точно в грудь. Любой женщине такой удар причинил бы страшную боль, но чудовищные груди-полусферы Бары не имели ничего общего с молочными железами: они состояли как будто из твердого дерева. Бара лишь слегка отшатнулась, а затем провела серию размашистых ударов, нацеленных Ивану в лицо и горло (он уклонился ото всех), проскользнула под кистенем и в красивом нырке смахнула кольцо водящего в сторону. Пугающая черная рука сейчас же начала таять, а «дикие», освободившиеся от первобытного ужаса, с торжествующими криками побежали на имяхранителя и Цаплю.