Марионетки - Татьяна Владимировна Корсакова

– Что именно ты хочешь знать, старик?

– Насколько это обратимо? – Марионеточник посмотрел на мальчика, сбивающего прутиком белые головки травы-пушицы.

– Смерть необратима, старик.

– Мне кажется, ты лукавишь. Были прецеденты. Однажды ты вернул Гордея и меня. Согласись, нельзя утверждать, что мы были совсем живыми на тот момент.

– Это не я! – Лицо Тринадцатого исказила ярость. – Это она! Она одна решает, кому жить, а кому умирать!

– Но ведь саму жизнь возвращаешь именно ты. – Это не был вопрос. Марионеточник знал это доподлинно.

– Ну, допустим… – Ярость снова уступила место интересу.

– Ты мог бы вернуть его обратно? – Марионеточник посмотрел на мальчика.

– Мог бы, но зачем? У него никого нет. Его никто не любит. Родная мать отвернулась от него, как и от…

– Как и от тебя, – закончил он за Тринадцатого.

Это был самый опасный момент, самое слабое звено в игре, которую он затеял. Но кто не рискует, тот не владеет миром!

– Как и меня… – На мгновение костры кочевников погасли, погружая все вокруг в кромешную тьму, а потом вспыхнули с новой силой. – В том мире они все никому не нужны! Именно поэтому они здесь!

– У любого мира есть две стороны, ты знаешь лишь темную часть.

– Мне достаточно, старик!

– Для глубокого анализа недостаточно! Слишком мало вводных, мой друг!

С божеством можно было говорить на любом языке, используя собственный интеллект по максимуму. Марионеточник понял это, общаясь с Марью.

– У меня нет друзей, старик. А у этого лягушонка в том мире нет будущего!

– Предлагаю пари! – Это был второй тонкий момент. Сущее безумие – заключать пари с одним божеством за спиной у другого! Но когда тебе скучно… Когда тебе смертельно скучно…

– Говори! – Костры кочевников разгорелись так ярко, что превратили ночь в день.

– Отпусти его, дай ему год, и мы посмотрим, что будет. Если этот… лягушонок найдет того, кто его полюбит, я победил!

– И что ты получишь? – Тринадцатый сощурился.

– Ты позволишь уйти и мне тоже.

– Она узнает…

– Ты уже давно большой мальчик.

Интриги и манипуляции – его конек! Не зря же весь преступный мир называет его Марионеточником! Называл…

– А если он так и останется никому не нужным лягушонком, если сдохнет на болоте или в этом вашем мире? – Тринадцатый больше не смотрел на него, он наблюдал за Мариком. Во взгляде его было сомнение.

– Если сдохнет, то ты победил. – Марионеточник пожал плечами.

– И что я получу?

А вот это был третий тонкий момент, пожалуй, самый тонкий и самый опасный.

– Ты убьешь меня навсегда, – сказал он просто.

– Она узнает…

– Обязательно узнает, но ты уже бо…

– Я понял! Я уже большой мальчик! – Тринадцатый усмехнулся. Огни кочевников снова погасли, а когда разгорелись вновь, он сказал: – Я согласен, старик! Но у меня есть условие.

Четвертый тонкий момент? Это не входило в его планы, но деваться некуда, коль уж он твердо вознамерился уйти из этого скучного мира не тем, так другим способом, не навредив при этом ни одной из своих девочек.

– Говори! – сказал Марионеточник, отряхивая рыжую пыль с лацкана пиджака.

– Я пойду с ним! – Тринадцатый не сводил взгляда с Марика. – Мне нужно убедиться, увидеть все собственными глазами, почувствовать все собственной… – Узоры на его коже разом вспыхнули, а потом разлились чернотой по всему его мускулистому телу. – Собственной кожей.

– Назло ей, – сказал Марионеточник то, что так и не решился сказать Тринадцатый. – Назло маме отморожу уши. Так это называется в мире людей.

Тринадцатый усмехнулся. Оказывается, божеству, даже такому злобному, была не чужда ирония.

– Пусть так, – сказал он, наконец.

– А мальчик? Что будет с ним?

Это был пятый тонкий момент, может быть, не самый важный, но все же существенный. Кем бы не считал себя Марионеточник, какое бы зло не совершал при жизни, но детей он не обижал никогда и ни при каких обстоятельствах.

– А с мальчиком буду я. – Тринадцатый улыбнулся. – Поверь, старик, это наилучшая защита для лягушонка! Вполне вероятно, что ему удастся выжить только благодаря мне!

– Но он не потеряется? Не потеряет себя?

– Ты сейчас о том, что смертные называют душой? О частичке бессмертия внутри себя, с которой они носятся так, как ты когда-то носился со своими деревянными фигурками, Серафим?

– В мире смертных это называется, как дурак с писаной торбой, но спасибо за деликатность! – Марионеточник церемонно поклонился, а потом спросил: – Так что станет с его душой?

– Если он не выживет, я отпущу его душу с миром. Даже покажу ей путь, чтобы не заблудилась во тьме. Если же ты победишь, этот лягушонок станет в разы сильнее, умнее и удачливее, потому что партнерство со мной дорогого стоит. Ну что, Серафим, ты все ещё хочешь заключить пари?

– По рукам, Огнекрылый!

Рукопожатие Тринадцатого было… запоминающимся. Оно отпечаталось на ладони Марионеточника дымящимся огненным клеймом в виде птицы. Оказывается, в этом мире ему было доступно одно чувство – боль!

– Когда ты будешь умирать, – сказал Тринадцатый, разглядывая ожог на его раскрытой ладони, – тебе будет в миллиард раз больнее, старик. Такова плата!

Он ничего не ответил, он лишь молча кивнул, а потом сунул пылающую руку в карман пиджака. Но кое-что все-таки следовало спросить, пусть уже и поздно переживать о принятом решении.

– А он? Мальчику будет больно?

– Нет. – Тринадцатый мотнул головой, огненные косы его взвились в воздух. – Но определенную трансформацию ему все-таки придется пережить.

– Какую трансформацию? – Сердце кольнуло запоздалое сомнение.

– Я не могу вселиться в живое существо, но я могу вселиться в любую из болотных тварей.

– Мы дождемся его окончательной трансформации в марёвку?

– Ждать осталось недолго. Трансформация уже началась.

Марионеточник обернулся, но не увидел Марика на прежнем месте. Прутик валялся на земле рядом с обезглавленной травой-пушицей. Марёвки тоже исчезли.

– Если ты поспешишь, старик, то сможешь увидеть весь процесс. – Тринадцатый тоже исчез. Голос его рокотал откуда-то сверху, поднимая над торфяной пустошью жаркий ветер.

…Он не успел. Проклятые игры со временем и расстоянием! Он пришел даже не к антракту, а к кульминации.

Тела мальчика больше не было в болотном «оконце». Самого «оконца» тоже не было. В густой и черной жиже беспомощно барахталось и отчаянно материлось другое тело, коренастое, лысое и бородатое. А у самой границы топи стоял мальчик Марик. Нет, уже не мальчик, а марёвка. Он стоял и улыбался с детским простодушием и нечеловеческой алчностью. Трансформация, которую обещал Тринадцатый, уже завершилась.

Почему бородатый остался в живых, Марионеточник так тогда и не понял. Чья это была добрая воля: маленького мальчика или решившего отправиться в путешествие божества? У него не было сомнений лишь в одном – игра началась!

Выбравшийся из топи мужик и маленький рыжеволосый мальчик уходили в мир живых. Прежде, чем окончательно исчезнуть в тумане, мальчик обернулся и улыбнулся Марионеточнику. В глазах его полыхали костры кочевников. Игра началась!

* * *

– Я так и думала, что без тебя там не обошлось, дядя Тоша! – В голосе Вероники слышалось восхищение.

– Еще одна монетка в копилку моих добрых дел, девочка! – Марионеточник отсалютовал ей бокалом с виски.

– А что скажешь начет фон Лангера? Его побег – тоже твоих рук дело?

– Его побег – это мой самый большой просчет…

…После того, как Тринадцатый и Марик ушли, а Марь, убаюканная его сказками, погрузилась, наконец, в глубокий сон, в качестве собеседников Марионеточнику остались только марёвки.

Именно от марёвок он узнавал о том, как живется Стеше и её болотному псу на берегу Змеиной заводи, о том, что уехать далеко у них не получается из-за мучительной трансформации зверя,