Действие и противодействие. Через Дух Андрэ Луиса - Франсиско Кандидо Хавьер
Он старательно вытер слёзы отчаяния и добавил:
— Скажите мне!.. почему я вскормил несчастных воров, когда думал, что буду ласкать детей свое души? Я женился ещё молодым человеком, питая любовные мечты, а создал шипы ненависти!..
И поскольку слышался голос Силаса, просившего его успокоиться, несчастный неистово взревел:
— Никогда! Никогда я не прошу!.. Я прибег к помощи инфернальных сущностей, зная, что святые посоветовали бы мне смирение и жертвенность. Я хочу, чтобы духи мучили моих сыновей, как мои сыновья мучили меня.
Конвульсивный плач перешёл в раскаты пронзительного хохота, и он начал вопить:
— Деньги, мои деньги! Я требую вернуть мои деньги!
Помощник повернулся к Орзилу и сочувственно сказал:
— Да, пока что положение нашего друга слишком сложное. Он не может безболезненно удалиться отсюда.
Мы оставили больного, который бросал проклятия в нас, со сжатыми кулаками, и подошли к другой клетке.
В силу слов Силаса, который советовал нам понаблюдать за ситуацией, которая была перед нами, мы стали смотреть на нового больного, человека глубоко опечаленного, сидевшего в глубине своей тюрьмы, голова была охвачена обеими его руками, а глаза неотрывно смотрели на соседнюю стену.
Наблюдая точку, на которой он сконцентрировал всё своё внимание, мы увидели большой одушевлённый экран, похожий на зеркало, которое передавало его мысли, и в нём отражалась улица какого-то большого города, и на этой улице нам удалось увидеть его за рулём автомобиля, он преследовал пьяного пешехода, пока безжалостно не убил его.
Мы оказались перед убийцей, узником ментальных принудительных ситуаций, которые содержали его в камере его карательных воспоминаний.
Мы отметили непередаваемую тревогу, он находился между угрызениями совести и раскаянием.
По мягкому зову Силаса он пробудился, словно жестокий зверь, вырванный из спокойствия сна.
Инстинктивно, зрелищным прыжком, он бросился на нас, но его остановила решётка, и он стал кричать:
— Свидетелей нет… Нет свидетелей!.. Не я толкнул этого несчастного, даже если я его сознательно ненавидел… Чего вы от меня хотите? Выдать меня? Трусы! Значит, вы шпионили за пустынной улицей?
Мы не отвечали.
Посмотрев на него, Силас сочувственно сказал:
— Оставим его. Он полностью погружён в воспоминания о своём преступлении, думая, что сможет и после смерти продолжать обманывать правосудие.
Ошеломлённый Хиларио вмешался:
— У больного, которого мы видели, окружённого тремя молодыми людьми, и у спутника, который созерцает сцену смерти…
Наш друг ухватил его мысль и дополнил его наблюдения утверждением:
— Мы видели двух несчастных братьев, живущих посреди образов, которые они сами поддерживают, с помощью ментальной силы, которой они их и подпитывают.
В этот момент мы подошли к третьей клетке, где какой-то человек, покрытый ранами, ногтями выдавливал гной из своих ужасных язв.
Откровенно зловонная атмосфера требовала огромных усилий дисциплины, чтобы противостоять тошноте.
Ощутив наше присутствие, он подвинулся к нам, горько сетуя:
— Пожалейте меня! Вы врачи? Займитесь мной, во имя любви Божьей! Вы же видите отбросы, на которых я лежу!..
Следуя за его жестом, я сразу же посмотрел на почву и в самом деле отметил, что несчастный перемещался по куче грязи, покрытый кусками гнойной крови.
И только после более широкого обследования я отдал себе отчёт, что эта отталкивающая ситуация состояла из ментальных выделений несчастного спутника, находившегося перед нами.
— Врачи! — продолжал он умоляющим тоном. — Одни говорят, что я крал людей, чтобы удовлетворять свои пороки в закрытом доме, который я посещал… Но это ложь, ложь!.. Клянусь вам, я жил в этом борделе из милосердия. Эти бедные женщины нуждались в защите. Я помогал им, как мог. И так я заработал возле них болезнь, которая уничтожила моё физическое тело и наполнила зловонием моё дыхание, превратившееся в одышку!.. Кто бы вы ни были, помогите мне!.. Помогите мне!..
Однако повторение просьб происходило в требовательном тоне, как если бы скромные слова служил простой ширмой тиранического порядка.
Помощник пригласил нас удалиться и объяснил:
— Это старый ловелас, истинный ветеран материи, который истратил на бесполезные удовольствия огромные источники богатства, не принадлежавшего ему. Его разум будет ещё долго колебаться между раздражением и разочарованием, подпитывая ту ужасную обстановку, чьей расстроенной точкой опоры он стал.
По возвращении в хижину Орзила я без обиняков спросил:
— Наши больные братья будут содержаться в таком вот виде, пока не выздоровеют?
— Верно, — благожелательно подтвердил Силас.
— А что им надо сделать, чтобы достичь необходимого улучшения? — с плохо скрываемым удивлением спросил Хиларио.
Наш друг улыбнулся и ответил:
— Это проблема ментального порядка. Пусть они изменят свои собственные мысли, и тогда они сами изменятся.
Настала краткая пауза, затем новый огонёк загорелся в его пронзительном взоре, и он с убеждённостью сказал:
— Но это не так-то просто. Сейчас вы посвящаете своё время на специальное изучение принципов причинности. Знайте же, что наши ментальные творения неизбежно одерживают верх в нашей жизни. Они освобождают нас, когда берут начало в добре, синтезирующем Божественные Законы, и держат в тюрьме, когда основываются на зле, увлекающем нас в преступность, тем самым связывая нас тонким клеем виновности. Древний народный афоризм Земли говорит, что «преступник всегда возвращается на место своего преступления». Здесь мы можем утверждать, что пусть даже имеющая возможность не присутствовать на месте преступления, мысль преступника является узницей окружения и самой субстанции совершённого злодеяния.
И заметив нашу нерешительность, добавил:
— Вспомним ещё, что мысль действует как волна, со скоростью, намного большей, чем скорость света, и что любой дух — это генератор созидательной силы. Поэтому, зная, что добро — это расширение света, а зло — конденсация мрака, когда мы сбиваемся с правильного пути своей жестокостью к другим, наши мысли, волны тонкой энергии, проходя через места и сущности, ситуации и вещи, воздействующие на нашу память, действуют и противодействуют на самих себя в замкнутом контуре, и таким образом приносят нам неприятные ощущения, контактируя с нашими несчастными творениями. Мы изучаем три типа душ, оставивших в своём последнем существовании грустные и жалкие ситуации, в которых у них нет ни малейших смягчающих обстоятельств, которые могут как-то затушевать их бесспорные ошибки. Дети нашего друга, который страдает от фиксации ростовщичества, не получили от него ни единой отметки почтенного воспитания, которое сделало бы их способными помочь ему, когда они принимают волны отцовской мысли, возвращающиеся к своей отправной
