Рай-1 - Дэвид Веллингтон
Картинка под метановым морем Титана померкла. Свет поглощал Петрову и тускнел. Вскоре бледная тень под безмятежной поверхностью померкла, а потом и вовсе пропала.
Чжан чуть ли не рвал на себе волосы, понимая, что она в опасности. Зная, что она, возможно, уже потеряна.
Ему отчаянно хотелось упасть, свернуться в клубок и умереть. Василиск заставил его столкнуться с собственными воспоминаниями. Увидеть Холли живой и снова потерять ее. А теперь еще это. Слишком несправедливо.
В голове зазвучал голос Петровой.
«Дело в том, что вы, Чжан, один из тех, кто становится лучше в кризисной ситуации. Вы думаете, что сломались. Что недостаточно сильны. А я вижу, что, когда жизнь бросает в вас дерьмо, вы становитесь сильнее».
Она говорила, что придет время – и он ей будет нужен.
Может быть, уже слишком поздно, но, не задумываясь, он прыгнул в жидкий метан и нырнул в глубину, стараясь доплыть до нее. Но это оказалось невозможным. Озера Титана были мелкими, в некоторых местах глубина составляла всего сантиметры, но здесь, в иллюзии, дна, казалось, не существовало. Чем глубже он погружался, тем просторнее становился океан вокруг него.
Темнее.
Холоднее.
Впрочем, холод не имел значения. Не имело значения давление, от которого сдавило грудь. Важно найти Петрову и помочь ей, что бы это ни значило.
Было так темно, что он едва не проплыл мимо нее. Лишь вглядываясь в золотистую копну ее волос, он уловил ее едва заметный взгляд. Он развернулся в темноте и поплыл к ней так быстро, как только мог.
Стало ясно, что она его не видит. Не дышит.
Впрочем, как и он. Ее кожа была холодной, но не замерзшей. Он нащупал пульс, и он оказался на месте, нитевидный и слабый, но она была жива.
Он огляделся, надеясь найти что-нибудь, что могло бы помочь вывести ее из транса. То, что окружало его, не было ни жидким метаном, ни водой – просто непроглядная чернота, идея тьмы. Более глубокая, чем темнота между звездами.
Нет.
Нет, василиск хотел, чтобы он увидел именно это. Тюрьму, которую создала для них Екатерина. Она хотела, чтобы они были во тьме, чтобы не могли видеть друг друга.
Место, где они находились на самом деле, было не слишком ярко освещено.
Но свет там был.
– Петрова, – сказал он. – Петрова! Слушайте меня! Посмотрите на меня!
Она не двигалась, похожая на труп. Как Холли, когда из нее вырвался последний вздох…
Нет. Нет!
Чжан подумал о светящихся красным аватарах Астериона. Подумал о бледном свете, проникающем через иллюминаторы на капитанском мостике.
Он закрыл глаза и представил себе этот свет, как он отражается от мониторов, люков.
– Петрова! – крикнул он. – Саша!
– Чжан?
Она открыла глаза, встретилась с ним взглядом.
– Так, ладно, – сказал он. – Смотрите на меня! Мы должны выбраться. Сосредоточьтесь. Хорошо? Просто сосредоточьтесь. Мы застряли в собственных головах. Потерялись в иллюзиях. Поэтому нам нужно найти что-то сильнее иллюзии. Нам нужно найти реальность.
– Реальность?
– Сосредоточьтесь на чувствах. На реальных ощущениях. Что вы чувствуете на самом деле? Вы что-нибудь слышите? Что-нибудь реальное?
– Здесь так темно, – проговорила Петрова.
– Не думайте о темноте. – Он нахмурился, расстроенный. Попытался придумать, что могло бы вернуть ее к реальности. Огляделся, словно что-то могло появиться как по волшебству. Он почти видел капитанский мостик в тусклом свете, но этого недостаточно.
Он посмотрел на Петрову и увидел, что она плывет, раскинув руки по сторонам. Ее руки… подождите-ка…
– Петрова, – сказал он. – Сожмите кулак. Нет, левую руку.
– Это не сработает, – ответила она, глядя на свою левую руку. – О, боже. Мои пальцы. Чжан…
– Все в порядке. Послушайте. Будет больно. В этом и смысл. Сожмите кулак. Сожмите его так сильно, как только сможете. Сильнее!
– Больно, – сказала она. – Господи, это так больно…
Он мог только представить себе боль, когда она сжимала пальцы поврежденной руки в кулак.
Он схватил ее руку обеими ладонями и сжал. Так сильно, как только мог. Это должно было сработать. Это должно сработать…
Петрова застонала от боли. Потом закричала. Но не остановилась.
Это было реально. Боль была реальной. В этом и смысл.
А потом она пропала.
Это произошло гораздо быстрее, чем он ожидал. Она словно растворилась в воздухе. Он остался один.
Плывущий в темноте. Ни единой опоры. Ничего не видно.
Свет – красный свет аватаров, подумал он. Белый отсвет мониторов капитанского мостика. Если бы он мог увидеть свет, если бы он мог заставить себя увидеть…
Он зажмурился. Не обращая внимания на черную пустоту, он искал свет. Настоящий.
Он открыл глаза.
И не увидел ничего, кроме темноты.
Он был один и все еще в ловушке, и ничто не могло его освободить.
164
На инженерной палубе один аватар противостоял тридцати скорпионам Плута. Это даже нельзя было назвать битвой. Аватар просто вошел в море ядовито-зеленого цвета и разорвал роботов на куски.
Возле криокамеры сперва оторвало одну ногу, потом другую, потом клешни. Он даже не видел, что на него напали, – голограмма уже вырвала ему глаза.
В главной торговой галерее тела лежали как свежескошенная пшеница. Ядовито-зеленая пшеница, оставленная гнить на поле.
Уже тысяча подобных сражений – Плут не выиграл ни одного. И все же война должна продолжаться. Их единственный шанс – отвлечь на себя искусственный интеллект «Пасифаи», чтобы хотя бы один Плут смог прорваться, найти Чжана и Петрову, прежде чем их уничтожат.
По команде Паркера он снова и снова вступал в бой с врагом, которого не мог потрогать, но который мог уничтожить его одним взмахом руки. Существо, состоящее из света и гравитации. Это была игра в одни ворота, и робот всегда проигрывал.
Каждый раз.
И вот на палубе, отведенной под корабельные склады, очередной Плут высоко поднял клешни, готовый к тому, что его разорвут на части. Три аватара стояли перед ним, рыча от ярости, с высоко поднятыми когтистыми руками. Плут знал, что у него нет шансов, что это всего лишь еще один предрешенный исход в борьбе на истощение. Он готов, сказал он себе.
Готов умереть.
Готов отдать все.
И поэтому он искренне удивился, когда смерть не пришла.
Объяснить это было невозможно. В один момент его терзала несокрушимая сила – а в следующий…
В следующий момент аватара не стало. Осталась только темнота
