Сага о Головастике. Кристальный матриархат - Александр Нерей
Приоткрываю глаза и вижу, что лежу на деревянной лавке. Лавка очень неудобная, жёсткая, и загибается бесконечной лентой по огромному округлому залу со множеством точно таких же лавок.
«Морок, не до тебя сейчас, — закрываю глаза и улыбаюсь наивной попытке напугать меня или в очередной раз повоспитывать. — Мне выспаться нужно. Обдумать, чем с утра заняться. Конечно, я и в мороке могу выспаться. Пусть и на лавке. В кресле кинотеатра получалось же».
— Проснись, — треплет за плечо одиннадцатый.
— Ещё чуть-чуть и проснусь, — обещаю я другу.
— Встать! Суд начат, — слышу громкий незнакомый голос.
— Подъём, — снова пытается разбудить напарник.
— Погоди ты. Тут судить кого-то собрались.
— Подсудимый, вас не касается? Немедленно встать! Пока за неуважение к суду пару суток не схлопотали, — снова, но уже раздражённо заявляет голос.
Меня бесцеремонно хватают за шиворот и ставят на ноги.
«Началось», — думаю я, что это одиннадцатый не добудился меня, а потому решил поднять спящим на ноги.
— Куда в такую рань? — спрашиваю я и открываю глаза.
«Батюшки свят. Где я?» — осознаю, что нахожусь в незнакомом месте в котором полным-полно народа. Гляжу на огромный зал, в котором оказался, и на людей, рассевшихся на лавках.
— Что смотреть будем? — спрашиваю у зрителей.
— На тебя и будем смотреть, — слышу в ответ тот самый незнакомый голос, потребовавший встать и угрожавший за неуважение к чему-то, двумя сутками чего-то.
— Я вам не цирк на колёсиках. И не мультфильм, — говорю им и поворачиваюсь к голосу, после чего изумляюсь ещё больше. Позади меня оказался трон на три человека или, скорее, на три короля, а рядом с ним столы с рулонами свитков и полдюжины писарей с чернильницами и гусиными перьями наготове.
— Кто тут короли? Три толстяка, как в сказке? — беспардонно интересуюсь и киваю в сторону пустующих тронов. — Или у вас три медведя заседают?
— Тут заседают те, кому положено, — снова слышу тот же голос, но никого не вижу. — Суд начат!
Из-за тронов выходят три женщины, разодетые в тёмно-красные балахоны и чинно рассаживаются на троны. Всматриваюсь в их лица и понимаю, что все они сёстры-близнецы с совершенно одинаковыми безучастными лицами.
— Мужчин здесь не водится, что ли? — спрашиваю у вредного невидимки.
— Обвиняющая, Защищающая и Независимая на месте, — торжественно вещает голос. — Свидетели обвинения, прошу занять свои места.
Откуда-то из-за спин зрителей появляется колонна женщин-милиционеров, марширующих в ногу, как на параде. Справа от меня прямо в воздухе возникает белый экран огромных размеров и начинается фильм.
Я смотрю сперва на колонну женщин, которая подходит слева от меня и останавливается, а потом на экран, с уже начавшимся фильмом о чём-то очень забавном, потому как зрители стали посмеиваться.
Всматриваюсь в полупрозрачные пляшущие картинки, и вижу, как в левом нижнем углу экрана из пламени появляется бес с рожками, а справа и сверху к нему опускается белый ангел. Потом они здороваются друг с другом и одновременно втискиваются в стеклянную бочку. Крышка бочки захлопывается, ангел с бесом начинают вращаться и перемешиваются друг с другом, как раствор в бетономешалке.
Через минуту всё останавливается, и в бочке оказывается полуголая дама в купальнике. Дама вылезает через открывшуюся дверцу, и я вижу надписи на купальнике, которые почему-то длиннее и шире, чем сама женщина и совершенно одинаковые.
«Censored» — читаю незнакомое иностранное слово, потом перевожу взгляд на лицо дамы и вздрагиваю оттого что вижу всё, что творится в её прозрачной голове. А там у неё то и дело вспыхивают красные и зелёные искры, ползают синие змеи, надуваются и лопаются чёрные шарики. Всё это мелькает, шипит и взрывается.
Неожиданно сверху парашютом сваливается платье и самостоятельно надевается на тётеньку, а затем осенним листом опускается уже знакомый мне красно-чёрный платочек, который повязывается на её прозрачную голову и прикрывает содержимое безобразие.
Дама расправляет плечи, одёргивает подол и удаляется из кадра, виляя хвостиком, выглядывающим из-под платья.
В кадр из огня снова вылезает бес, снова прилетает ангел, и всё повторяется.
Зрители хохочут в голос, а мне не ясно, причём здесь я, если нужно разобраться с хвостатыми женщинами? Узнать сначала, откуда они взялись, и что такого у них в головах.
— Вы увидели, о чём писал наш подсудимый, — прокомментировал голос всё ещё невидимого мне мужичка.
Зрители начинают аплодировать, а я вздыхаю с облегчением.
— Уже подумал, что меня судите, — говорю и встаю, чтобы уйти подальше от нелепого судилища над незнакомым мне подсудимым.
Иду, рисунок мраморных плит ползёт навстречу, а всё остаётся как было. Я всё на том же месте, в зале суда. Начинаю бежать, но и это не помогает. Плиты мрамора под ногами ускоряются и приноравливаются к моим мелькающим ногам.
— Чудить будете или отпустите подобру-поздорову? — требую я объяснений и останавливаюсь.
— И правда, — говорит средняя тётенька на троне. — Это не он написал, а Анхель Мария Де Лера. Он просто цитировал. «Что за существа эти женщины, мой друг. Они наполовину…»
— Хватит, — останавливает её соседка слева. — Не до лирики сейчас. Суд начат.
— Есть свидетели защиты? — спрашивает голос, комментирующий всё вокруг.
В зал входит толстячок с рыжими волосами, рыжим пиджаком и такими же рыжими засаленными брюками. За толстячком еле поспевает плавными широкими шагами девушка в зелёном платье с узором из жёлто-белых цветочков, на голове у которой видимо-невидимо торчащих косичек с вплетёнными зелёными листиками и цветочками, точь-в-точь с нарисованными на платье. Они подходят и усаживаются за моей спиной.
Я кошусь на строй милицейских дам, разместившийся с другой стороны зала, когда голос вызвал свидетелей обвинения, сравниваю свою и другую сторону, и понимаю: «Не в мою пользу».
— Начинаем, — торжественно произносит всё тот же голос. — Подсудимый Александр, сын Валентины и Василия Скефийских, обвиняется в неуважении, а также легкомысленном отношении ко всему незнакомому, особенно в мирах с альтернативным жизнеустройством.
— Когда успел? За вчерашний день, что ли? — возмущаюсь я и перебиваю ненавистный голос.
— Он даже суд не уважает, — слышится от зрителей. — Штраф ему!
— За неуважение к собравшимся Александр Скефийский приговаривается к трём суткам пребывания в мире…
— Фантазии, — снова перебиваю голос. — В Фантазию хочу. Или в Талантию.
— Это мир первого круга. А вы
