Сага о Головастике. Кристальный матриархат - Александр Нерей
— Ты ещё не знаешь, как в этих мирах тётки себя ведут. У них же тут всё наоборот. Мужиков ни в грош…
— Тебя попросили? Будь добр исполнить, — оборвал я дружка. — Когда проводим их обратно, всё расскажешь.
Мы непринуждённо вышагивали в сторону пятиэтажки, когда вдруг тишину спящей Кристалии разорвал душераздирающий женский вопль.
— Ангелы! Ангелы идут! — прокричала Дашкина мамка откуда-то сверху, и мы замерли на месте.
— Кто это? — спросил одиннадцатый.
— Моя мама, — ответила Даша и тут же потребовала: — Лучше отпустите, дяденька.
— Пусть сама шагает, а мы подождём, пока Настя не уймётся. Укроп их знает, этих мамок, что у них на уме. Сперва порадуется, а потом в лицо вцепится. Ещё верещать будет, что это мы её дочку уворовывали, — скомандовал я, и мы, опустив Дарью на дорожку, возвратились на всё ещё задымленный пустырь.
— Приготовь свой фокус на всякий случай, — попросил одиннадцатый.
— Готово всё. Но если с перепугу адрес неправильный напишу, можем попасть в какую-нибудь западню, а там нас или из арбалетов расстреляют, или на вертеле зажарят, или молнией по заднице саданут.
— Да ну, — не поверил одиннадцатый ни одному моему слову.
Мамка Настя пулей вылетела из подъезда и ринулась навстречу топавшей по дорожке детской курточке с голенькими ножками в красных башмаках.
— Уже хорошо, что не из окна, — начал я комментировать встречу мамки с её потерянным ребёнком, но от всего творившегося запершило в горле и зачесалось в носу.
Стоял, пытался избавиться от душивших слёз, а с улицы то и дело доносилось:
— Доченька!
— Мамочка!
— Моё ж ты дитятко!
— Мамулечка!
«Уши заткнуть и отвернуться?» — подумал я, но взглянув на почти равнодушное лицо неудавшегося няньки сразу вспомнил об оставшемся без присмотра Димке.
— Если что, я их на себя беру и убегаю, потом сверлю на ходу дырку в их мир, а ты мчись в квартиру. Там Димка один остался. Всё ясно? — приказал я напарнику по несчастьям.
— Ключи подойдут? — всё ещё с безразличием спросил напарник.
— Сейчас мне не до ключей. А вот если она милость на гнев сменит, нам обоим места мало будет. Договорились?
— Всё сделаю, — согласился близнец, а потом пробубнил: — Опять воспитателем и водоносом работать.
А Настя с Дашей на руках, наревевшись вволю, поплелась в подъезд.
— А теперь что делаем? — спросил дружок.
— Ждём. Вдруг опомнится и снова выскачет чёртиком из табакерки.
Мы подождали, пока Настя поднимется на пятый этаж, и я скомандовал:
— За мной. Тёпленькими возьмём, пока не уснули.
Я пошагал ко второму подъезду, а вот одиннадцатый засомневался.
— Давай вернёмся в прошлый мир и там спать завалимся, — предложил он, явно не желая общаться с женщинами.
— Наутро соседи сбегутся и спросят, куда мы Дашку дели. Что тогда будет? — спросил я и сам перепугался такой перспективы.
Мы благополучно добрались до подъезда и начали подниматься вверх по лестничным маршам. Чем ближе я подходил к двадцать второй квартире, тем сильнее сомневался в правильности своего решения, но ничего другого на ум не приходило.
Не успел постучать в дверь знакомой квартиры, как из неё выскочила счастливая Настя с Дарьей на руках.
— Вы ещё не улетели? — удивилась она по-доброму.
— Нет. Назавтра вы улетаете отсель, — заявил ей одиннадцатый.
— Куда? — не поняла Настя.
— До утра у тебя побудем? — попросился я на ночлег. — А утром домой вернёшься.
— А тут что? — всё ещё с подозрением спросила она.
— А тут квартира Димкиной мамки. Сама говорила, что здесь всё чужое, — напомнил я деликатно. — Откуда, по-твоему, я Дарью принёс?
Настя заморгала ничего не понимавшими глазами, а тут еще, откуда ни возьмись, проснувшийся Димка захныкал у меня за спиной и спросил:
— А мою мамку когда принесёте?
— Разговаривает! — удивилась Настя. — Знакомься. Это твоя сестра Даша. Даша, это твой брат Дима.
— Рано пока его мамку хоронить, — остановил я семейные знакомства. — Всем спать. Есть где нам ангельское гнёздышко свить?
— На диване. Если конечно поместитесь, — предложила вдова.
— Завтра всё ясно станет. Если с бедой справимся, ты с дочкой к себе вернёшься, а если не справимся, тогда вернёшься с двумя детками. Договорились?
— Конечно, — пообещала Ливадийская, и мы с одиннадцатым тут же замертво свалились на жалкое подобие моего домашнего дивана.
* * *
— Мам, а если он окажется настоящим головастиком и обо всём догадается?
— О чём?
— О беде, о раздваивании. Мало ли, о чём.
— Беспокоишься?
— Ещё как.
— Пусть узнаёт, если ума хватит.
— Вдруг, он правду о раздваивании узнает, сразу же поймёт и об удочке.
— Ты уже как человек, ей Богу.
— В каком смысле?
— В человеческом. Знать будущее боишься, и не знать тоже боишься.
— Разве они тоже обо всём думают и анализируют?
— Неужели не думал, что всё о чём ты знаешь, может оказаться, если не ложью, то полуправдой?
— Пугаешь? Я и так много времени провожу в раздумьях. А тут ещё законы о времени: «Живи сегодня, в будущее не заглядывай, назад не смотри».
— Мы же их ошибки можем исправить, а свои нет. Тебе мироустройство не нравится? Станешь Богом, делай что пожелаешь. А когда и Богом к концу жизни доберёшься, вот тогда и поймёшь всё. Если, конечно, поймёшь. В крайнем случае, в кино на Родину сходишь.
— Шутишь? Пусть всё узнаёт. Мешать не буду. Как попросит, так и сделаю. Память стереть? Пожалуйста. Знать обо всём, но не думать? На здоровье. А если про удочку догадается, я в рот океан и молчок. Только, может, не давать ему раздвоением заниматься? Ведь башковитый, зараза.
— Что-нибудь с сестрой придумаешь. И пусть всё идёт своим чередом. По легендам мы сами в круговороте. Каждый оборот всё по-новому. Может, должен он обо всём узнать? Рискованно, конечно, комбинировать удочку с бедою, но ничего не попишешь. Раз взялись, так делайте что должно. Живи и надейся.
— Живу и надеюсь.
* * *
