Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

Скользнув поверх гранитного парапета трибуны и непокрытых голов жрецов, она сощурилась, глядя на риджийских королей.

Повелитель эльфов с супругой — пара, красивая до приторности — слушали молитву так внимательно, будто их и правда могло интересовать воззвание к чуждым для них богам. Дроу, привыкшие жить во тьме, прятали глаза и лица в тени капюшонов — их Повелитель исключением не был. Королева людей восседала рядом, в раздражающих птичьих цветах своего рода, совсем как ее отец. Айрес до сих пор помнила лицо Лилария Сигюра в тот день, когда он выслушивал гневную отповедь от короля Керфи: разгневанное, беспомощное, забавное — точно цыпленок. Он даже кудахтал так же.

Память все-таки забавная вещь. Сейчас, когда все ее мысли заняты тем, что так скоро случится в настоящем, не преминула вытащить прошлое.

— …излей милость свою на нас и благоволение свое на потомков наших…

Тот визит риджийцев был недолгим. Айрес было тогда семнадцать, и она точно знала, зачем люди из-за гор прибыли к их двору — чтобы увезти ее с собой, в дикую страну, что равняла женщин с постельными грелками и раздиралась изнутри трехсотлетней войной. Покойный батюшка долго считал, что его дочь лучше всего годится на роль стельной коровой в постели того, с кем Керфи неплохо было бы заключить деловое соглашение. Гордые державы вроде Лигитрина в союзе были не заинтересованы, зато Риджия — очень даже: люди тогда враждовали с дроу, и пара некромантов, прибывших ко двору в свите керфианской принцессы, могла изменить ход этой войны.

Они не учли лишь то, что у керфианской принцессы были совсем иные планы на собственное будущее.

Она начала воплощать эти планы в день, когда доложила отцу, что парочка риджийцев с туманной целью пробралась в его кабинет. Копии документов государственной важности, своевременно подброшенные в покои иноземных гостей, помогли тем покинуть дворец в тот же день — ославленными шпионами, ублюдками, варварами, неспособными усвоить даже законы гостеприимства. Годы спустя Айрес доложили, что Лиларий Сигюр так остро переживал то унижение, что планирует вернуться в Керфи — в союзе с дроу, во главе атакующей армии.

Жнец срезал его колос раньше.

Забавно. При иных обстоятельствах Айрес стала бы матерью той девочки, что теперь сидит перед ней на троне и правит людьми за горами (пока еще правит). При иных обстоятельствах подле риджийцев стояли бы еще два трона: для Мирка и Кейлуса.

О последнем Айрес бы даже сожалела — так же, как жалеет сейчас.

— …из тьмы приходим, но покидаем мир в сиянии Твоем…

Вслед за кузеном она вспомнила о других родных. Брате, убитом по ее приказу. Сестре, убитой ее рукой. Она сожалела об обоих: просто не могла поступить иначе. В тот вечер, когда она оставила Уэрта сиротой, Айрес искренне надеялась, что ужин завершится совсем по-другому. До десерта все шло как нельзя лучше, но потом пришла пора того разговора, для которого чета Рейолей и прибыла во дворец.

Конечно, принимая приглашение, они этого не знали.

Странно, но он тоже начался с поминания риджийцев.

«— …как подумаю порой, что сейчас ты могла бы не сидеть здесь с нами, а чахнуть в Риджии, страшно становится. Слава Творцу, все решилось так, как и должно было решиться, — сказала Инлес Рейоль, в девичестве Тибель, поднимая бокал со сладким амелье, так хорошо шедшем с пирожными. — За тебя, Айри. За то, что ты заняла свое законное место: величайшей королевы, что Керфи знал со времен Берндетта».

«— За то, что нам посчастливилось жить в дни, когда имя нашей страны снова вызывает трепет», — добавил ее муж.

Ответив улыбкой и легким движением бокала — в семейном кругу не было принято чокаться, — Айрес подумала, что лучшей подводки к главной теме вечера найти будет трудно.

«Вызовет еще больший, когда ваш сын свершит то, к чему мы его готовим», — сказала она.

«Если свершит, — откликнулся Эдрилин Рейоль — с теми саркастичными нотками, что потом Айрес сотни раз слышала в голосе Уэрта. — Третий месяц голова только одним и забита, и это совсем не учебники».

«Спешить некуда, любовь моя, — мягко напомнила Инлес. — Вспомни себя в юности. Думаю, в пору первой любви тебя тоже занимали отнюдь не магические формулы».

«Спешить есть куда, если он хочет войти в историю не просто как еще один сосуд Жнеца, но как самый юный сосуд Жнеца».

«Тебе недостаточно того, что он уже самый юный магистр за всю историю?»

Пора, подумала Айрес тогда.

«К сожалению, я согласна с Лином. Его… увлечение ставит всю затею под угрозу. — Опускаясь на расписанный фарфор, ее вилка чуть слышно звякнула. — Призывающий Жнеца должен не просто желать этого всем сердцем. На этой земле для него не должно быть ничего, что могло бы перевесить его желание стать сосудом. Ничего, что помешало бы ему расстаться с жизнью, пытаясь этого достичь».

Сестра вздрогнула так, что бисквит с ее вилки упал, измазав кремом скатерть.

«Не напоминай мне о том, что мой сын может умереть. Пожалуйста».

«Вывод любопытный, но безосновательный, — сказал Лин. — Этого условия не найдешь ни в одной книге о призыве».

Ее зять всегда был ученым куда лучшим, чем мужем и отцом. Так же, как Инлес была женой куда лучшей, чем матерью. Так Айрес думала — до того вечера.

То, что случилось потом, она помнила куда отчетливее, чем ей бы хотелось: слишком отчетливо, чтобы воспоминания могло заглушить десятое песнопение Жнецу, неумолимо приближавшее действо на площади к кульминации.

«К слову об этом, — сказала Айрес в день, когда ей пришлось убить родную сестру. — Есть кое-что, что я должна вам рассказать».

И призвала шкатулку.

***

— Нам нужно внутрь, — без обиняков объявила Ева парочке гвардейцев, тосковавших у двери сокровищницы.

Гвардейцы страдали. Это было видно. Дворец опустел — Ева убедилась в этом, пока бежала по анфиладам верхних этажей к лестнице на нижние. Избранной не пристало бегать, но раз ее не видел никто из считавших ее таковой, Ева воспользовалась этой привилегией и, стянув дурацкие сапоги, припустила по ступенькам в одних чулках.

Под юбкой все равно ничего не разглядеть.

Все, кто мог сейчас быть не здесь, были не здесь: Еве встретился лишь один дроу, проводивший ее недоуменным взглядом, тосковавший в просторном зале неподалеку от покоев риджийцев с какой-то деревяшкой в руках. В другой ситуации она бы поинтересовалась, что здесь забыл гвардеец Повелителя, но ей было не до того. Сокровищница расположилась на подвальном этаже — еще полчаса назад Ева об этом не знала, но ей достались хорошие гиды: один подсказывал путь в голове, другой за спиной (естественно, Эльен не оставил дорогую лиоретту в сольное распоряжение внутреннего демона). Сапоги пришлось бросить за углом — Ева подозревала, что они ей еще пригодятся, но являться гвардейцам с обувью в руках было как-то некомильфо.

— Мы бы с радостью, лиоретта, — лишь чудом не сбиваясь на подобострастный лепет, откликнулся один, — но если вам не дали допуск, защитные чары сокровищницы…

— Тебя пустит, — сказал Мэт.

— Меня пустит, — сказала Ева. Не удержавшись, уточнила: — Если войти можно лишь с допуском, зачем вообще вы здесь?

— Тр’адиции, — грустно пояснил другой, слегка картавивший. Оба были молоды, под стать веселенькой зелени своих мундиров; оба одновременно согнулись в поклоне, отступив от массивной двери, не украшенной ничем, кроме резьбы на бронзовой ручке. — Пр’ошу, лиор’етта.

Прежде чем принять приглашение, Ева мельком оглянулась на Эльена.

— Его тоже пустит, — неслышно заверили ее. — Увидишь.

Дверь поддалась куда легче, чем можно ожидать от куска мореного дерева в десять сантиметров толщиной.

Когда Ева, беспрепятственно переступив порог, услышала сзади стук, с каким дерево вернулось на законное место, призрак действительно стоял рядом.

— Тот же фокус, что с чарами в замке Рейолей, — предположила она, без подсказок догадавшись, что к чему.

— Мы слуги наследника престола. Носители его энергии и его магии. Вы остаетесь его созданием, его мана клубится в вас, несмотря на свершенную им… процедуру. Естественно, наследник имеет неограниченный доступ ко всем помещениям дворца, включая это. — Эльен огляделся: куда небрежнее, чем это сделал бы тот, кто видел королевскую сокровищницу впервые в жизни — или в посмертье. — Мы тоже.