Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

Сокровищница куда больше напоминала музей, чем золотые горы из фэнтезийных фильмов. Вместо одного огромного зала — анфилада просторных комнат, обшитых дубовыми панелями, заставленных золочеными шкафами темного дерева. Некоторые закрывали витрины, пряча содержимое за витражными стеклами; другие открывали взгляду блеск статуэток, кубков, орденов и ваз.

— Тебе в седьмой зал. Радуйся, что не в двадцатый, — добавил Мэт, когда Ева, чуть слышно чертыхнувшись, рванула по скользкому паркету.

Мимо пролетели стеллажи, картины, мечи, тосковавшие на стенах, мантии на подставках, расшитые золотом и камнями. Короны — высокие и громоздкие, похожие скорее на папские тиары, чем на венцы, украшавшие керфианских королей теперь. Сундуки в углу, которым положено было бы пылиться, но драгоценная отделка на дереве сверкала не хуже елочных игрушек.

Ева очень старалась не сбиться со счета, но указание Мэта все равно застало ее врасплох.

— Здесь. Сундук в левом углу. Тот, что поменьше.

Притормозив, по инерции проехавшись пятками в чулках по скользкому паркету, Ева развернулась.

Сундуки обнаружились под портретом какого-то несимпатичного короля. К счастью, на магию здесь полагались больше, чем на навесные замки: если с первым у Евы не возникло проблем, то спешно переквалифицироваться во взломщики она была бы не готова. Под тяжелой резной крышкой розового дерева с пошлыми цветами, похожими на ромашки, обнаружилась груда позолоченного, расшитого жемчугом тряпья.

— На дне.

Когда Ева подняла платье, тлеющая ткань разошлась прямо в пальцах: кто бы ни носил этот наряд, он явно упокоился по меньшей мере за сотню лет до момента, как его коснулись Евины руки. Она заметила и другие прорехи, оставленные в наряде кем-то, кто рылся в сундуке до нее.

Впрочем, куда важнее было то, ради чего при иных обстоятельствах Ева бы вовсю чихала от пыли, искрившейся в белых лучах волшебных светильников по стенам.

Ева вытащила со дна шкатулку — широкую и плоскую, без малейших изысков. Просто шесть скрепленных вместе кусков дерева, изрезанных рунами. Боковым зрением заметила, как встревоженно шевельнулся Эльен, замерший рядом немым караульным.

— Открывай, — сказал Мэт. — Тебе позволят.

Наверное, Еве полагалось с трепетом опустить шкатулку на колени. Взяться за крышку, державшуюся на порядком разболтанном медном крючке, с нерешительным колебанием. Она почти слышала тревожные звуки струнных, что нагнетали бы обстановку, будь это сцена из фильма.

Вместо этого она просто грохнула ларец на паркет и, почти сорвав крючок непослушными, чересчур торопливыми пальцами, рванула старое дерево вверх.

Не тратя время на изумленное созерцание того, что оказалось внутри, взяла в руки книгу.

Книга была старой. Очень старой. Ева поняла это хотя бы по истрепанной кожаной обложке без единой надписи. Желтые страницы, исписанные ровными чернильными строчками — куда толще тех, на которых при ней писал Герберт, — лишь подтвердили это. Наверное, пергамент, настоящий, кожаный.

Впрочем, Еве куда интереснее было содержание талмуда, зачем-то спрятанного там, где вряд ли бы кто-нибудь ожидал отыскать книгу, чем форма.

Какое-то время она вглядывалась в керфианские строчки — пока магический переводчик подсказывал значение слов, выведенных каллиграфией тонкой, как росчерк ласточкиного крыла.

— Неужели это…

***

«Это записи Берндетта, — сказала Айрес, когда книга легла на стол по соседству с недоеденным пирожным. Кощунство, один взгляд на которое наверняка заставил бы Верховного Жреца освободить свой пост куда раньше, чем тот надеялся: трудно восхвалять богов с сердечным приступом. — Дневник, что он вел, когда открыл ритуал призыва».

Но Верховный Жрец этого не видел, и потому сейчас благополучно завершал одиннадцатое песнопение, усыпляя внимание тех немногих, что дослушали до этого момента. Впрочем, все немедленно проснулись, стоило прозвучать финальному «ибо правдиво каждое слово мое», и зааплодировали так ретиво, будто их одарили величайшим откровением в жизни. Айрес не увидела бы Мирка, даже задери она голову, но знала — тот смыкает ладони с тем же рвением. Она сама благодарила за молитвы куда более сдержанно: бурные аплодисменты, по ее мнению, пристали арене, но не этой площади.

Уэрт считал так же.

Двери храма остались открытыми, выпустив жрецов, и не могли движением предупредить о том, что настает главный момент дня. Однако заметить еще одну фигуру в белом, спускавшуюся по храмовым ступеням, было нетрудно.

Уэрта она увидела, лишь когда тот двинулся по освобожденному проходу, сопровождаемый гулом. Золотистые волосы, по традиции непокрытые, падали на ритуальную мантию — Айрес поймала глупую мысль, как сейчас ему должно быть холодно, если от мороза его отделяют лишь тонкий лен церемониальных одежд, похожих на эти нелепые эльфийские хламиды.

Глупым было не столько это, сколько желание это исправить.

«Записи Берндетта сгорели в Великом пожаре», — сказал Эдрилин Рейоль шесть лет назад: не подозревая, что ему не суждено увидеть, как его сын поднимется на трибуну, чтобы войти в историю.

«Это ложь, которую наша семья тщательно хранит уже три века. Тот пожар устроил сам Берндетт, чтобы оправдать потерю записей. Поджег дворец, обвинив врагов короны. — Айрес помнила, как улыбалась потрясению в их глазах. Наверняка слова были немного иными: и самая хорошая память не может удержать всего, но суть оставалась неизменной. — Он передал дневник своему наследнику, когда тот готов был взойти на престол. С тех пор он передается от отца к сыну, от матери к дочери».

Когда Уэрт склонил голову, дабы принять финальное благословение, толпа на площади сомкнулась, отрезая путь назад.

Айрес почти не слышала, что говорил Жрец, вздымая руки к облакам. Лишь догадывалась, как губы Уэрта сжались, когда рукава старика едва не хлестнули его по лицу, и уловила среди воззвания к богу неуместное «окажи ему ту же милость, что явил Ты пращуру его» — Жрец дерзнул немного отойти от обычного «нашему освободителю». Впрочем, и случай был особый: после Берндетта на эту трибуну не поднимался ни один Тибель. Не для ритуала.

Айрес предпочла бы формулировку, не имевшую отношения к их предку. Лгать богу в лицо — не лучший способ завоевать его расположение.

«И что там написано?» — оправившись от потрясения, спросил Эдрилин, приближая тот ужин к своему роковому концу.

Айрес ответила не сразу. Даже несмотря на то, что ждала вопроса. Она прекрасно знала, что последует за ответом — и, понимая, что это глупо (так же глупо, как сейчас волноваться о том, что ее наследник может замерзнуть на пути до трибуны), все равно тянула секунды.

Ответ разнесся над столом в такой же тишине, в какой теперь народ следил, как Жрец кладет ладонь на макушку наследника престола для последнего напутствия.

«Что Берндетт никогда не призывал Жнеца».

***

— И Айрес хранила его в сокровищнице? — выдохнула Ева, все еще пытаясь осознать, что именно держит в руках. — Серьезно?

— А кто подумает, что там что-то кроме брюликов? Особенно если шкатулка запечатана так, чтобы ее смог открыть лишь законный король и избранный им наследник, и окружена таким количеством защитных чар, что уничтожить ее можно разве что в Ородруине заодно с содержимым?

Доводы демона звучали разумно. И это не мешало Еве смотреть на дневник с куда большим потрясением, чем если бы она увидела призрака. Призрак, в конце концов, сейчас стоял за ее плечом, глядя на сокровище в ее пальцах ровно с тем же выражением лица.

Своего Ева не видела, конечно, но представить было нетрудно.

— Тайна передавалась от отца к сыну. Или к дочери. Всегда только из уст в уста, без единого стороннего свидетеля, — продолжил Мэт. — Айрес положено было передать ее малышу, однако у нее были на этот счет другие планы.

— А я могу открыть ларец потому же, почему смогла войти в сокровищницу. — Понимание приходило толчками. — Но Айрес дико рисковала. Если бы Мирк вдруг…