Хроники Птицелова - Марина Клейн
– Что это за язык? – довольно неуклюже перевел я тему. Но мне и правда стало интересно.
– Этот-то? Знаете о ронго-ронго?
– Может быть… – Я напряг память, пытаясь отыскать в тоннах прочитанного нужный материал. – Кажется, это какие-то письмена, найденные на острове Пасхи?
– Верно; до сих пор вами, людьми, не расшифрованные. Полагают, что письмо на них рапануйское, а у рапануйцев, знаете ли, был занятный взгляд на мир. Верховным богом у них был Маке-маке, этакий птицечеловек.
Свиристели запрыгали по столу и залились стрекочущими песнями – не то смеялись, не то и впрямь пели, а может, просто кричали.
– Ну, так говорят. Сами рапануйцы многое утаивают, и правильно делают, – продолжал старший следователь Каимов. – Хотя если бы они что и сказали, кто бы им поверил? Вот если я скажу, Маркус, что птицечеловек был, и даже не один, вы мне поверите?
– Поверю, – сказал я, думая о тебе.
– Я в вас и не сомневался. Можете гордиться собой в двух отношениях – и хорошее дело сделали, и как Чтеца себя показали – почитали на языке Маке-маке. Мы любим этот язык: он гораздо ближе к небесам, чем к земле. – Старший следователь Каимов поднялся. – Ну, всего хорошего вам, Маркус. Бдите!
Я был морально готов к тому, что он обратится в птицечеловека и вылетит в окно, вытянув вперед птичью голову и размахивая руками-крыльями. Но он просто открыл дверь и вышел. С минуту я слышал его удаляющиеся шаги, эхом отдающиеся в пустом школьном коридоре. А вот три свиристеля, напоследок распушив перышки – я расценил это как просьбу не подкачать, – как раз вылетели в окно. Я тут же его закрыл. Затем проделал то же самое с дверью. Для верности еще и подпер ее свободной кушеткой.
Обезопасив себя таким, прямо скажем, не слишком надежным образом, я лег и попытался уснуть. Как ни странно, мне это удалось почти сразу – должно быть, сказался стресс. Или подсознательная надежда на то, что, когда я проснусь, окажется, что и визит следователя, и статья в газете – просто ночной кошмар, и ничего больше.
Сон был вязким и не особо приятным, но достаточно глубоким. Его волны плавно опустили меня в бездны, по сравнению с которыми Марианский желоб казался детским бассейном, и окутывали так мягко и уютно, что я был не прочь проваляться там если не вечность, то хотя бы часов десять.
Тем ужаснее было мое пробуждение. Я проснулся разом, буквально в одну секунду, как если бы прямо над ухом раздался громкий хлопок.
Но в комнате было тихо.
Сначала.
Стараясь унять непонятно отчего бешено бьющееся сердце, я в волнении прислушивался и через полминуты с удивлением осознал, что все вокруг какое-то ненастоящее, звонкое, отдающееся мутным эхом. Даже пыль, мерещилось мне, издает раздражающий жужжащий звук. Словно пока я спал, пылинки, пляшущие в предрассветном сером свечении, обратились в рой миниатюрных пчел.
И вдруг в мерный и зловещий рой вмешались шаги. Тихие, осторожные, но уверенные. Кто-то шел по коридору.
Я откинул одеяло, встал и как мог быстро оделся. К тому моменту, как я натягивал свитер, кто-то уже яростно тряс ручку двери с другой стороны. Хрустнул хлипкий замок. Кушетка, которую я поставил в качестве защиты, тревожно задребезжала.
Кто бы ни явился по мою душу, наши силы были неравными. Если мне и можно приписать какие-нибудь занятия спортом за последние годы, то только перетаскивание книг с места на место. Так себе подготовка для драки, особенно учитывая наличие раны. Поэтому я открыл окно – оно предательски скрипнуло, – залез на подоконник, примерился к небольшой высоте и спрыгнул, или, точнее, сполз. Но даже такой неловкий спуск вызвал дикую боль во всем теле.
Я замер под окном, согнувшись в три погибели и не в силах пошевелиться. Из комнаты донесся треск, затем скрежет и грохот – кто-то ворвался в комнату. Я понимал, каким жалким и безрезультатным будет мое бегство, но все равно прижался к стене и стал двигаться вправо. Почему-то Богдан не сразу выглянул в распахнутое окно – наверное, думал, что я преспокойно дожидаюсь его в кровати. Мне почти удалось добраться до угла, но в последний момент он меня увидел.
Сдаваться без боя я не собирался. За углом обнаружился островок чахлой рощицы. Я протиснулся между деревьев и увидел в удачно просочившемся сером предутреннем свете давешнего свиристеля. Он сидел рядом с небольшим булыжником и многозначительно вертел хохлатой головой туда-сюда. Я наклонился, с трудом обхватил и поднял камень, почти сросшийся с землей. Из-под него тут же поползли насекомые.
Громкий треск за спиной заставил меня обернуться. Голова закружилась, пришлось опереться на ближайшее дерево. Но камень я держал.
– Мар-р-кус-с, – прошипел Богдан.
Его озлобленное лицо вырвалось из смешения ветвей и листьев, в руке сверкнул нож. Я не придумал ничего лучше, кроме как вдарить камнем ему по голове. Богдан вскрикнул, но это был крик скорее ярости, чем боли. И все же он пошатнулся и осел на землю, дав мне несколько драгоценных секунд на еще одну попытку побега.
Я выбрался на школьный двор, серый и пустынный, и увидел приоткрытую дверь подсобки, где целую вечность назад мы с моими одноклассниками брали инвентарь для добровольно-принудительной уборки территории. Ее сложно назвать убежищем, к тому же из темноты помещения что-то слабо блеснуло, но выбор у меня был невелик. Я протиснулся в щель – и едва не сбил Лилию. Она прижала палец к губам.
Вид у нее был до смерти перепуганный, и немудрено. Я едва не застонал от отчаяния. Что она здесь забыла? Если бы я хоть на секунду предположил, что она может оказаться в такой час в подобном месте, и шагу бы не сделал в эту сторону.
Но что было, то было. Пока на улице раздавалось приглушенное «Мар-р-кус-с» – Богдана по-прежнему душила ярость, еще жарче распаленная камнем, – я огляделся. Мне помнилось, здесь должен был находиться выход в спортзал – и он был, но, разумеется, дверь оказалась заперта.
Меня коснулось что-то холодное. Это Лилия сунула мне в руку связку ключей – видимо, в искательские времена стащила их у кого-то из работников школы. Старый замок заело, открыть его удалось лишь с третьей попытки. Мы с Лилией вылетели в зал, и я захлопнул дверь достаточно быстро, чтобы не только преградить Богдану путь, но и еще раз заехать ему по лбу. После этого я повернул ключ. За дверью воцарилась пугающая тишина.
– Маркус. – Нарочито спокойный голос прополз по
