Сумрачный лес - Роннефельдт Каролина
Старик Пфиффер грустно улыбнулся подобному проявлению фамильной гордости, которую он, впрочем, очень ценил. Однако он сомневался, и не без причины, что одного только Моттифорда хватит, чтобы противостоять угрозе, которая, как он опасался, нависла над Холмогорьем. Клочок жилета Бульриха, невидимый в темноте, должен был остаться на каменном полу у входа в погребальную камеру, но случилось невероятное, и они его нашли.
«Разве это не совпадение, граничащее с чудом? А за ночь произошло несколько таких чудесных совпадений», – подумал Одилий.
Легкое подозрение, зародившееся в нем после тревожных событий на второй лестнице, усилилось. Он не сомневался, что там был кто-то еще. Задолго до того, как Гортензия пришла ему на помощь, этот кто-то позаботился о нем и не позволил ему стать жертвой призраков, поднявшихся из глубин склепа. Когда мрачные чужаки вышли из огромной гробницы, он в последнюю секунду успел захлопнуть дверь, и то лишь потому, что Карлману удалось вытащить из-под нее застрявший кусок ткани. И именно этот лоскут после тщетных поисков Бульриха указал, где искать пропавшего.
Старик Пфиффер подозревал, что одинокий кротовый холмик на опушке Сумрачного леса, где обнаружилась береста с пометками Бульриха, тоже вписывается в число странных совпадений. Он не знал каким образом, но ему казалось, что где-то действуют силы, не имеющие ничего общего ни с туманом из темноты, ни с волками в небе, ни с могилами под землей, но тем не менее связанные со всеми этими явлениями. Казалось, что, несмотря на все бедствия прошлой ночи, нечто посылало квенделям и Холмогорью добрые знаки.
«Наверное, эта светлая воля и пахнет свежей хвоей», – размышлял Одилий. Затем он заметил, что спутники вопросительно смотрят на него: похоже, они задали какой-то вопрос и не получили ответа.
– Вы меня слышите, Одилий? – различил он слова Гортензии. – Мы подъезжаем к Зеленому Логу, и я спрашиваю, стоит ли всем рассказывать о том, что с нами произошло? Если прошлой ночью здесь действительно случилось что-то плохое и все узнают, что Бульрих ушел в Сумрачный лес, они подумают, что это он во всем виноват. Наверняка решат, что он разбудил нечто такое, которое было бы лучше не трогать. И, возможно, даже окажутся правы.
Она замолчала и посмотрела мимо Одилия на залитые светом предгорья Колокольчикового леса, которые перетекали в пологие луговые склоны. От садов Зеленого Лога их отделяла только живая изгородь.
– Мы должны рассказать правду, – ответил старик Пфиффер и посмотрел на Лауриха и Гизила. – Что ж, раз все уже всё знают, незачем скрывать то, что в любом случае не останется тайной надолго. Бедда и Хульда наверняка давно сообщили о вчерашнем происшествии. Однако Бульрих тут не виноват, это точно… И вряд ли кто-то поверит, будто бы старина Шаттенбарт призвал небесную волчью стаю или расколол старую липу. Скоро все поймут, что проснулись куда более могучие силы, и чем скорее мы с ними разберемся, тем лучше для всех нас.
Гортензия гадала, действительно ли Одилий собирается взбудоражить всю деревню мрачными предзнаменованиями из глубин легендарного прошлого. Это все равно что призывать Дикого Охотника явиться перед глазами собравшихся на деревенской площади. Его именем легко пугать во тьме, а не при ярком утреннем свете, который всегда был лучшим средством от кошмаров и ночных теней. Поверит ли Одилию хоть кто-нибудь, пусть липа и расколота от корней до кроны?
Гортензия с грустью вспомнила, как ночью пообещала себе прогуляться с Бульрихом при свете луны, если они найдут его целым и невредимым. На короткий миг она попыталась представить, что Бульрих вот-вот вернется. Но клочок ткани из склепа говорил об обратном, и Гортензия сглотнула вновь подступившие слезы. «Еловые елки да поганые поганки, – подумала она, – вот бы уснуть на сто лет, пока все не забудется».
Слева и справа от дороги замелькали дома. Гортензия заметила, что многие входные двери и садовые ворота стояли нараспашку, как будто жильцы слишком торопились, чтобы аккуратно прикрыть их за собой. В открытом окне развевалась на ветру занавеска. Кругом стояла неестественная тишина и не было видно ни души.
Дорога от Краппа к Зеленому Логу вела прямо к главной деревенской площади, но задолго до нее Лауриху пришлось ехать медленнее, пока повозка совсем не остановилась. Теперь стало понятно, куда подевались жители из своих садов и домов. Они собрались на площади, запружив и прилегающие улочки. Тут были все, кого носили ноги: и стар и млад, – из толпы доносились крики детей и лай собак. На повозку из Краппа никто не обратил особого внимания.
Приехавшим было все прекрасно видно с высоты сидений. По дороге они встретили немало выдернутых из постелей квенделей, которые не успели толком одеться. Жители в развевающихся ночных халатах и наскоро накинутых куртках, разбившись на группки, окружили старую липу. Немало было и тех, кто словно закаменел, глядя на разбитое дерево. К стволу, впрочем, никто приближаться не рисковал.
Рассуждая о том, что могло послужить причиной неслыханного события, квендели держались на некотором расстоянии от липы. И хотя время от времени кто-нибудь делал шаг вперед, чтобы повнимательнее присмотреться к испорченному стволу, он вскоре возвращался к остальным и, покачивая головой, делился с ними мыслями и подозрениями. Над площадью стоял неумолчный гул, напоминавший жужжание пчел в солнечный денек. Разница была лишь в том, что почтенная липа Зеленого Лога навеки распрощалась с летним покоем. Напротив, дерево выглядело жертвой сильнейшей осенней бури с громом и молнией, которая, не оставив на коре ожогов, расколола ствол надвое – от макушки до пят, если так можно сказать о дереве.
«Как будто открылись темные врата», – Биттерлинг даже вздрогнул от пришедшей на ум мысли.
Издалека разбитая липа выглядела просто кошмарно. Звентибольд с ужасом понял, что смотрит на то самое место, где Одилий и Райцкер так уютно дремали под теплым солнышком еще вчера. Теперь в стволе зияла черная дыра, а скамейка, на которой отдыхали старик Пфиффер с котом, исчезла без следа. Липа распалась на две половины, каждая шириной с входную дверь, – чудо, что она вообще стояла! Несчастное дерево напоминало выпотрошенное животное, которое так и бросили со вспоротым брюхом. Никто в деревне не знал, что липа внутри была полой.
«И до этой ночи она была другой», – подумал старик Пфиффер, который поднялся со своего места возле Звентибольда и смотрел в ту же сторону.
Биттерлинг взглянул на Одилия, размышляя, не вспоминает ли старик о том мерцании, которое они впервые заметили под липой.
Одилий же громко произнес:
– Я хочу подойти поближе и все рассмотреть.
– Согласен, дельное предложение, – ответил Гизил Моттифорд. Вид у него был самый ошарашенный. – Должно быть, тут свирепствовала та же сила, которая погубила наш серебристый клен. И кто-то в деревне должен был заметить, как все произошло, ведь такое не утаишь. Это на берегу Сверлянки по ночам ни души, а посреди деревни, наоборот, уйма народа… Да уж, елки-поганки, мне не терпится узнать, что квендели об этом говорят! Давайте оставим повозку вон там.
Гизил указал направо, и Лаурих увел пони в сторону и остановил повозку у забора, отделявшего сад Левина Дрого от ближайших соседей Самтфус-Кремплингов. Гортензия встала и встревоженно обернулась, чтобы взглянуть на свой дом, крыша которого выглядывала из-за деревьев. Пока она отвлеклась, Карлман проворно спрыгнул с повозки.
– Я поищу маму, – бросил он через плечо. – Сейчас вернусь!
– Подожди, Карлман! – попыталась остановить его Гортензия, но он скрылся в толпе.
– Оставь его, – сказал Одилий. – Здесь он не заблудится.
Старик тоже слез с повозки и потянулся за корзиной с котом, которую передал ему Звентибольд. Рыжик спрятался в глубине, наружу выглядывали только кончики его ушей. Перегнувшись как можно дальше через ограду ближайшего сада, Одилий наклонил корзину рядом с клумбами.
– Вот что, мальчик мой, беги домой, – успокаивающе сказал он коту, – по знакомым тропинкам и подальше от суеты. Ты заслужил спокойный денек на своем любимом месте. Увидимся дома.
