Из глубин - Вера Викторовна Камша
Виконт Лар молчал, глядя даже не на Робера, а куда-то вбок. Молчал, жевал губами, сглатывал. И вместе с ним молчало, жевало и сглатывало будущее тысяч талигойцев. Если Ларак найдет Лионеля, если Лионель поверит и даст слово не преследовать мятежников и сохранить жизнь и свободу Мэллит, Матильде, Ричарду, Альдо и Удо, Эпинэ сдаст ему Олларию. Как когда-то Рамиро.
Молодой человек в цветах Скал кончил жевать и теперь пристально и грустно смотрел в глаза Иноходцу.
– Я постараюсь. Самое трудное – выехать из Надора в одиночку, но я что-нибудь придумаю. Вы знаете, где сейчас армия Савиньяка?
– Нет, – Эпинэ почувствовал, как с его плеч падает ледяная гора, – но на северо-востоке не так много мест, подходящих для зимовки армии. Если маршал выдвигается к столице, нужно его перехватить.
– Я понимаю, – что ж, похоже, в отличие от стаи других «понимальщиков», кузен Дикона за свои слова отвечал, но вот представлял ли, во что ввязывается?
– Реджинальд, вам придется путешествовать в одиночку, а времена сейчас сами видите какие. Вас могут захватить мародеры, вас могут не узнать или, наоборот, узнать слишком хорошо. Если письмо попадет не в те руки…
– Я отдам его только графу Савиньяку, – Ларак опять немного пожевал, – я знаю, как его спрятать. В Надоре есть очень плохие лошади и очень старая сбруя, на них никто не позарится.
– До Надора вас и герцогиню Окделл проводит надежный эскорт. По крайней мере, от мародеров вас защитят.
– Если нас поймают люди Савиньяка, мне просто не нужно будет их искать, – Реджинальд нерешительно улыбнулся собственной шутке. – Что я должен передать на словах?
Лионель допускал, что последний из Эпинэ не безнадежен, иначе не отправил бы мать к Жозине, но одно дело – вернуть на родину изгнанника, пошедшего на поводу у деда и отца, и совсем другое – пойти на переговоры с вожаком мятежа.
– Передайте маршалу, что Жозина, запомните: именно Жозина, со мной говорила, и я решил взглянуть на зимние дожди. И еще расскажите, что происходит в Олларии, вы это знаете лучше меня. Уговоритесь о встрече. Я приеду за невестой, как только получу письмо. Нам нужен тайный знак.
– Ничего нет проще, – Ларак сдвинул брови, они были светлыми, но густыми. – Если я напишу: «Да благословит вас святой Алан» – значит, у меня пока ничего не вышло. А если… Если я упомяну святого Оноре, значит, я все сделал.
– Договорились. Пусть будут святой Алан и святой Оноре.
– Монсеньор, – теперь Реджинальд Ларак был чиновником, которому старший по канцелярии дал поручение, – когда я смогу получить письмо?
– У вас до отъезда самое малое три дня, но гонец отбудет в Надор, как только я переговорю с его величеством и Ричардом. Как он себя чувствует?
– У него небольшой жар. Доктор говорит, так и должно быть.
Еще бы! Рана паршивая, хотя нет худа без добра, за шпагу с располосованной рукой не схватишься. Дикон многому научился от Ворона, но Придд ему не по зубам. Эдакая скользкая бестия – проскочит меж пальцев и обожжет.
– Предупредите Ричарда о моем визите, но не о его причине.
– Конечно, монсеньор, – Реджинальд стремительно переходил от свекольного румянца к сметанной бледности. – Я могу спросить?.. Что знает Айрис Окделл?
– Только то, что я намерен помочь герцогу Алва. О вашем участии не знает никто, и не должен знать.
– Прошу простить мою навязчивость, – виконт уставился на носки роскошных придворных сапог, – вы действительно решили связать свою судьбу с судьбой Айрис Окделл?
Лэйе Астрапе, ну и слог! Так во время Двадцатилетней войны и то уже не изъяснялись.
– Не буду вас обманывать. Свадьба не состоится, Айрис об этом осведомлена.
– Благодарю, монсеньор! Благодарю… Я найду способ встретиться с маршалом Лионелем, обязательно найду!
Что это с ним? Закатные твари, да то же, что и с тобой. Реджинальд влюблен, причем безнадежно. Похожая на жеребенка девушка забрала сердце родича и не заметила, потому что таких толстяков никогда не замечают. И не таких тоже. До встречи с Мэллит ты полагал себя чуть ли не неотразимым, но сердце женщины живет своими законами.
3
– Ваше высочество, – барон Гэвиот сиял, блестел и светился, – в Барсине проездом из Агариса в Талиг находится его высокопреосвященство кардинал Талигойи Левий. Он просит ваше высочество пересесть к нему в карету.
Какой шустрый у нее внучек, не успел усесться на трон – уже завел кардинала. А может, это кардинал шустрый, вот и завел себе королька?
– Прекрасные новости, – изобразила требуемую радость принцесса, – я буду счастлива увидеть его высокопреосвященство.
– Но сначала… Ваше высочество, в доме одного очень достойного человека вас ждут камеристки. Я выну…
– Успокойтесь, барон, – устало перебила Матильда, – бабушка его величества не предстанет перед духовной особой в мужском платье. Едемте к достойному человеку.
А она-то хотела устроить праздник всего последнего! Последний день в седле, последняя тюрегвизе, последняя ночка с Лаци. А мымру с завивочными щипцами не желаете?
Матильда оглянулась на поскучневшего доезжачего:
– Ласло, Бочка на твоей совести.
– Слушаю гицу. – Вот и все, было да сплыло. Ну, попадется ей этот Альдо, она с него и за кардинала спросит, и за карету с париком.
Матильда послала Бочку за бароновым линарцем. Гнедой, очередной раз выказав сообразительность, извернулся и цапнул солового красавчика. Линарец обиженно заржал и взбрыкнул. Гэвиот в седле удержался, но Матильда все равно была готова облобызать кусачее сокровище. К несчастью, рысак при всем своем трудолюбии не мог перелягать и перекусать всех, кого хотелось бы ее высочеству. Принцесса подавила злость вкупе с желанием хлебнуть касеры и полюбопытствовала, как кортежу кардинала удалось столь быстро достичь Барсины.
– О, – воспрянул духом Гэвиот, – его высокопреосвященство путешествует с надежным эскортом.
Упомянутый эскорт по надежности превосходил все мыслимое, изрядно напоминая небольшую армию. Матильда с трудом удержалась от вопроса, как эдакое великолепие продефилировало через пограничные посты. Сами скажут. Расхвастаются и скажут.
– Это здесь, – Артур указал на премиленький особнячок. В сгустившихся сумерках окна светились розовым. Если внутри пахнет фиалками, она кого-нибудь убьет!
Женщина хмуро слезла с разыгравшегося Бочки и приступила к исполнению высочайших обязанностей, а именно – сдалась на милость четырех накрахмаленных коз. Через полчаса она пришла к выводу, что это не козы, а сороки. Принцесса стояла, подняв руки, а вокруг нее суетились, утягивали, подкалывали, прихватывали, пришивали и трещали, трещали, трещали… О гайифской моде, неземной красоте ее высочества и еще более неземной мудрости и доблести его величества. Матильда тупо поворачивалась, когда ее вертели, и молчала, из последних сил глуша жажду убийства.
Не прошло и года, как мармалюцы прекратили колоться и подтащили жертву к здоровенному
