Хроники Птицелова - Марина Клейн

– Почему?

– Они портят памятники. – Амбросио поморщился. – Или шляются тут без дела, чтобы скоротать время, сделать фотографии. Мертвых это тревожит, но сторожу это не объяснишь. Только и говорит, что у него нет прав гнать людей, пока он не увидит лично, что они делают что-то не так. Но как ему увидеть, если он торчит у ворот? Пришлось взять дело в свои руки. Сейчас все гораздо лучше, чем раньше.

– Как же ты их отвадил? – поинтересовался я.

Амбросио кивнул на статую плачущего ангела. Потом подошел к ней и осторожно, почти нежно коснулся каменных цветов.

– Поставил его. Те, кто приходит сюда без дела, при его виде поворачивают назад. И раскаиваются, что вообще посмели ступить сюда.

– Я подумал, что эта статуя очень красивая и как будто живая, – поделился я. – Но еще чувствовал что-то вроде тоски…

– Все правильно, – улыбнулся Амбросио. – Но ведь ты Чтец. А приди сюда кто-нибудь с плохими или просто бестолковыми намерениями, тоска охватит их целиком и долго не оставит.

– Разве Чтец может так сделать? – озадачился я.

Амбросио покачал головой.

– Нет, конечно. Мне помог ангел. Внутри – его перо.

Я просиял. Ощущение было схоже с тем, что я испытал, когда впервые увидел Асфоделя – чудесное облегчение от того, что нечто необъяснимое получило все-таки свое объяснение, каким бы странным оно ни было.

– Маркус!

Мы с Амбросио обернулись. На тропе стоял Асфодель.

– Нам пора, – сказал он.

Я попрощался с Амбросио. Он отвесил Асфоделю поклон; Асфодель в ответ кивнул ему. Я задался вопросом, а не готовил ли он и Амбросио тоже к роли Чтеца, но с удивлением обнаружил, что не хочу этого знать. И усмехнулся сам себе.

Асфодель заметил мою усмешку.

– Что смешного?

Мы уже шли к выходу с кладбища. Я объяснил, что пришло мне в голову, и добавил:

– Если это так, я мог бы приревновать. Поэтому лучше не знать.

Асфодель хмыкнул.

– Я готовил много Чтецов, – сказал он. – Но ни с кем не был так долго, как с тобой.

Я предпочел сохранить это в сердце как заверение в дружбе, а не в том, что я по сравнению с остальными Чтецами безнадежно глуп. И поклялся про себя, что не подведу Асфоделя. Поклялся и немногим позже подвел; но сначала я должен завершить рассказ о нашем с Раулем путешествии и еще одном эхе Троеграда, которому предстояло меня настигнуть.

После очередного заезда в Европу мы отправились на Ближний Восток. Обстановка там была далека от спокойной, но мы счастливо избежали потрясений. В Багдаде нас встретили и вместе с вещами забросили в кузов грузовика, где я благополучно отключился на те несколько часов, что нас везли до места назначения – глухой иракской деревни неподалеку от города Ана. Понятия не имею, что там понадобилось Раулю, но он по приезде велел мне располагаться, а сам спешно куда-то ушел. Я пожал плечами, сказал хозяйке неказистого каменного дома, что мне ничего не нужно – я уже успел выяснить, что книг у нее нет и вообще она не умеет ни читать, ни писать, – уселся прямо на земляной пол и раскрыл привезенный с собой «Язык птиц» Аттара на персидском. Погрузившись в красивые многозначные фразы, сплетающиеся в историю потрясающей красоты и глубины, я в конце концов уснул. Мне снился Симург, рассыпавшийся на тридцать птиц, и этих птиц кто-то манил к себе звонкой песней…

Я проснулся от того, что почувствовал – рядом кто-то есть. Открыл глаза и увидел над собой смуглое лицо мальчишки лет восьми. Увидев, что я уже не сплю, он отшатнулся, и послышался слабый звон, напомнивший о мелодии из моего сновидения, – это гремел браслет у него на руке.

– Чего тебе? – спросил я – спросонья на персидском Аттара.

Мальчик, конечно, не понял, но сказал на своем наречии:

– Пойдемте со мной, мне велели вас привести.

Я послушно встал и позволил себя увести. Мне и в голову не приходило, что мальчику мог дать такое задание кто-то, кроме Рауля, у которого, должно быть, возникли сложности в общении с местными. К тому же говорил мальчик уверенно, словно и мысли не допускал, что я могу его не понять.

Он шел впереди, я старался не отставать. Деревня была совсем небольшой, бедной, но очень тесно застроенной, по некоторым улочкам едва можно пробираться если не из-за их узости, то грязи.

Это плотное скопление домов и участков оборвалось неожиданно. Дальше тянулся небольшой пустырь, за ним – ветхие развалины дома или сарая, явно нежилые, следом – еще одни, но с грязной тряпицей, завешивающей покосившийся вход, и утварью рядом. Словом, было понятно, что там кто-то есть.

Именно туда меня и подвел мальчик. Он пригласил войти, а сам повернулся и стал прохаживаться по пустырю, пиная попадающиеся под ноги мелкие камни.

Я двумя пальцами отвел почти истлевший занавес в сторону, нагнулся и вошел в жилище. Внутри оно оказалось столь же плачевным, как и снаружи. В единственной комнате было практически пусто, не считая разбросанных по земле тряпок, пары проржавевших сосудов, приставленных к тонкой шиферной стене, и узкой лежанки, на которой находился человек. Его тело полностью скрывало рваное одеяло, лицо было прикрыто чем-то вроде марли. Вокруг стоял тяжелый, чуть сладковатый запах, смешанный с запахом мочи и помоев.

Я был готов поверить, что под одеялом труп, но тут из-под рванья прошелестело:

– Маркус…

Я подошел к лежанке. Человек явно не мог пошевелиться – он лишь слегка помотал головой, и я принял это за призыв убрать марлю. Чувствуя, как внутри все холодеет, я сдернул ее и обомлел.

Под марлей оказалось смуглое, обезображенное язвами лицо с почти потухшими глазами. И оно было мне знакомо.

– Ты помнишь меня, Маркус? – прошелестел несчастный на курдском языке.

– Басир, – промолвил я в ответ, хотя все еще не верил своим глазам.

После нашей встречи прошло несколько лет, и я тогда был ужасно пьян, но забыть лица злополучной троицы, с которой свел меня Амир, не смог бы, даже если бы выпил вдвое больше. Учитывая обстоятельства, в которых я последний раз видел Богдана и Константина, вполне логичным казалось броситься прочь сломя голову, но с тех пор я повзрослел и не мог не внять голосу рассудка. Слишком необычной была эта встреча, слишком непонятным то, что произошло тогда, несколько лет