Хроники Птицелова - Марина Клейн
Родители на мой отъезд отреагировали спокойно. Я сказал, что уезжаю, а они спросили, вернусь ли я. Я сказал, что вернусь, и оставил им все деньги, которые у меня были, надеясь, что они смогут сами о себе позаботиться.
Следующие пять лет я провел в постоянных разъездах. Я совершил столько перелетов и переездов, что при всем желании не смог бы перечислить их все. Я побывал во множестве стран, однако назвать мое длительное путешествие увлекательным невозможно, да и впечатлений я получил мало.
По приезде в очередную страну мы селились где-нибудь на отшибе, Рауль шел по своим церковным делам, с кем-то встречался, отправлялся в глухие деревни, делал записи. Иногда он брал меня с собой – когда требовался переводчик. Со временем я научился на слух понимать любой язык и отвечать на нем же. Это сильно меня утомляло, но все же я мог это делать. Особенно хорошо получалось под рентгеновским взглядом Асфоделя, который иногда присоединялся к нам, но под ним и мертвый бы заговорил.
Кстати, мы всегда сталкивались с ним неожиданно, потому что с нами он никогда не летал. Я как-то раз пошутил по этому поводу, что уж у него-то не должно быть аэрофобии. Асфодель в ответ на это поморщился и сказал, чтобы я не смел сравнивать самолеты с «нормальными» полетами.
Встречались мы далеко не в каждой стране, и хотя я успевал соскучиться по нему, жаловаться было не на что. Рауль хорошо ко мне относился, давал достаточно денег на расходы и не притеснял никакими запретами. Я, в свою очередь, старался не доставлять ему проблем. В основном сидел в келье, гостиничном номере или комнате, в зависимости от того, где мы останавливались, делал переводы записей, которые давал мне Рауль – деловые письма, иногда – местные газетные статьи; также я продолжал переводить эзотерические тексты и искать книги для себя и Альберта. Мы наладили взаимовыгодную связь: я звонил ему, он диктовал мне названия книг и статей, которые нужно было перевести для эзотерика, а заодно – книги, которые сам Альберт хотел получить для своего магазина. Иногда я заставал Альберта и эзотерика вместе, и тогда оба этих полоумных отбирали друг у друга трубку – каждый хотел первым заказать мне иностранной литературы. Я делал переводы, покупал книги – себе, Альберту и эзотерику – и отправлял их почтой на имя Альберта с соответствующими пометками. Он обещал сохранить все тома, которые я решу оставить себе, и свое слово сдержал.
Самым сложным в этой схеме было найти те записи, которые нужны эзотерику. В магазинах они находились редко, да и сами магазины не везде можно было найти, поход в библиотеку тоже требовал определенных усилий – впрочем, при посредничестве Рауля мне это чаще всего удавалось. В своих поисках я пропустил через себя столько страннейших вещей, что, кажется, на всю жизнь отбил у себя способность удивляться.
Впрочем, однажды мне все же пришлось удивиться.
К тому времени мне исполнилось восемнадцать. Я уже был начитан до неприличия. Если я и не читал какую-то книгу, занявшую в прошедших веках сколько-нибудь значимое место, то знал о ней, и неважно, о какой стране шла речь. Спектр языков, с которыми мне довелось практиковаться, расширился до такой степени, что Рауль, услышав нашу беседу с Асфоделем, который справлялся о моих успехах, поперхнулся пивом и попросил рассказать, о чем речь, хотя он был разносторонне образованным человеком и на первых порах сам немало мне помогал.
Дело было в Индии, мы с Раулем два года скитались по Южной Азии и наконец прибыли в Дели, чтобы оттуда вылететь в Европу. В городе нас уже поджидал Асфодель, и мы втроем отправились в ресторан. Я и Рауль были порядком измучены не только многодневной жарой, но и перенесенной малярией, которую подхватили почти одновременно. Однако для Асфоделя это не было достойной причиной отлынивать от работы, тем более что о нашей болезни он прекрасно знал и сам нас вылечил – явился из ниоткуда, впихнул мне в рот что-то мерзкое, по ощущениям – кожуру какого-то фрукта, заставил разжевать и проглотить, так же обошелся с Раулем и удалился. Со следующего утра мы оба пошли на поправку.
Поэтому, едва я успел приложиться пылающей щекой к холодной кружке с пивом, Асфодель принялся выяснять, какие языки я «изучил» за то время, что мы не виделись. Я принялся послушно перечислять:
– Телугу, сантали, кодагу, ассамский, гуджарати, тода, тамильский… Каннада, малаялам… Ах да, еще сингальский и ведда. Бишнуприя-манипури, курух…
– Я и половины не понял, – не выдержал Рауль. – Где ты такого набрался?
– Везде понемногу. Это все местные языки. Кожикоде помните? Вот там был малаялам. А сингальский и ведда – на Шри-Ланке. Бишнуприя-манипури – кажется, в Импхале. Курух – это в Бангладеш, то село, помните, мы еще в такой хибаре жили… Вроде еще какие-то были, но я так и не узнал, как они называются. Почти у всех самоназвания языков другие, трудно было соотносить, где что.
– А ведийский? – не отставал Асфодель. – А бодо? Панджаби? Малто?
И так далее, и так далее. В одной только Индии я подхватил более тридцати языков, а ведь это была лишь небольшая часть нашего путешествия.
Так или иначе, когда мне уже исполнилось восемнадцать и мы прибыли в Италию, я был знаком со множеством различных языков и неплохо ориентировался в мировой литературе и ее истории, что приложилось само собой. Прежняя робость давно канула в небытие – я был готов одолеть любую надпись, будь она сделана хоть на инопланетном языке. Но, несмотря на это ощущение непобедимости, интерес оставался. Видя книгу на языке, с которым мне еще не приходилось сталкиваться, я открывал ее с замиранием сердца, пробегал пальцами по страницам, медленно и с любопытством впитывал в себя незнакомую письменность и слова, которые она передавала.
Все европейские языки давно стали для меня пройденным этапом, и, бродя между книжных стеллажей большого магазина, я чувствовал смутную потребность в вызове – хотелось проверить себя. Тогда я вспомнил нашу первую с Асфоделем встречу наяву и его заверение, что я смогу прочесть даже «Манускрипт Войнича». Я обратился с этим запросом к продавцу. Тот очень оживился и сказал, что я не мог найти магазин лучше для такого вопроса.
– Вообще-то я лингвист по образованию, – поделился он. – И очень интересовался этим предметом.
