Руины тигра – обитель феникса - Ами Д. Плат
Сяоху взмыла в воздух, удерживая меня руками, а потом макнула в реку. Вода была ледяная, я чуть не задохнулся – в который раз за день. Тело пронзало бесчисленными иглами, сводило судорогами, словно я попал в ледяную ловушку. Сяоху поднимала меня, давала чуть откашляться и снова макала в воду, не переставая бормотать своё заклинание.
В конце концов она выбросила меня на берег и замерла над бурной рекой. Солнце блестело на золотых крыльях.
– Теперь ты по-настоящему проклят, Ван Гуан, – заявила она. – Ты обречён вечно жить в этих руинах и строить плотину на реке. Такой станет твоя жизнь. Изо дня в день просыпаться, собирать веточки и идти на берег. Ты будешь мёрзнуть, мокнуть, тебе будет больно и тяжело. Но заклятие не позволит ослушаться, сбежать или перестать работать, пока плотина не будет закончена.
Я сидел на земле и отплёвывался, пытаясь отдышаться.
– Ты окажешься в аду, когда я построю эту проклятую плотину! Найду тебя и отомщу, Тэ Сяоху!
– Конечно! Только представь, сколько лет, сколько веков придётся её строить из тонких веточек твоего сада. Даже зимой, в метель и мороз ты не сможешь остановиться и отдохнуть. Бурные воды этой реки не сковывает лёд! Тяжкий труд станет искуплением твоих грехов.
– Сяоху! – взревел я.
– Так надо, Ван Гуан. Так порядок будет восстановлен.
Я поднял голову.
– Нет. – Мой голос, дрожащий от холода и шипящий от злости, пронёсся над водой, и мне показалось по лицу Сяоху, что она на мгновение испугалась. – Порядок будет, когда я ощиплю перья с твоего наглого, жирного воробьиного тела! Я приду за тобой, Сяоху! Когда ты забудешь обо мне! Когда будешь спать! Я приду и убью тебя!
Она распростёрла крылья над рекой, отражаясь в тёмном потоке, и обратилась фениксом целиком. Сделала круг надо мной и улетела.
А я остался смотреть в грозовые облака на горизонте и заходящее солнце. Невидимая, но неодолимая сила тянула меня в дом. Неужели суть проклятия – в вечном заточении, подчинении чужой воле, диктующей, куда идти и что делать? Я вернулся туда, где всё началось. Неужели так было предначертано?
Эпилог
Не знаю, сколько проходит времени.
Я просыпаюсь утром и провожу чайную церемонию. Я сам насушил листьев камелии, чтобы заваривать. Мне не нужны еда и питьё – проверял: сначала живот нестерпимо сводит от пустоты внутри, я валяюсь на полу, скрючившись и проклиная всё на свете, но вскоре всё проходит. Умереть от голода не получается. Да и голода не ощущаю – хватает одного фрукта в день или простой воды, чтобы чувствовать себя прилично.
Чайная церемония успокаивает, приводит мысли в порядок, придаёт жизни образ нормальности, распорядка. Мерные, плавные движения: залить воду, слить, насладиться ароматом листьев, снова залить, перелить в пиалу. Так снова и снова. Я сижу за чабанью и пью пиалу за пиалой, пока зов не становится нестерпимым.
Ближе к полудню приходится встать и идти через сад к реке.
Сезон сменяет сезон, но ничего не меняется.
Однажды ночью мне снится сон о девушке по имени Дзинвэй. Она так прекрасна, нежна, её кожа светится, как тонкий фарфор, а голос звонок, как птичья трель по весне. Мы гуляем по саду, едим сладкие спелые яблоки с красным бочком, а после долго ублажаем друг друга в высокой траве. Жужжат пчёлы, сладкий нектар цветов пропитывает нашу кожу. Дзинвэй отдаётся мне, стонет и умоляет не останавливаться.
Я щекочу колоском её потное разгорячённое плечико, и она вся дрожит.
Но потом я превращаюсь в тигра. Дзинвэй убегает от меня в страхе, а я гонюсь за ней и рычу, как дикий, необузданный, способный её сожрать.
Дзинвэй бежит, и во сне эта погоня кажется бесконечной. В конце концов она падает в воду, зовёт, молит о помощи. Волны накатывают снова и снова, накрывают с головой, она захлёбывается. Кричит, плачет – и тонет.
Постепенно я начинаю верить в этот сон.
Вина гложет меня, я должен её искупить.
Дзинвэй становится маленькой птичкой и живёт на дереве хурмы, мимо которого я постоянно хожу к реке. Я не могу объяснить это чувство: вода зовёт меня, а вина разъедает. Мне нужно что-то сделать.
И я строю плотину.
Из веток и глины.
Возвращаюсь вечером домой весь мокрый и грязный. Птица смотрит на меня внимательным чёрным глазом с укором, но мне кажется, если я закончу плотину – укрощу поток воды, – она сможет меня простить.
Это видится жизненно важным – получить прощение.
Но когда плотина наполовину готова, её прорывает, и мне приходится начинать сначала. Раз за разом, каждый день.
Однажды небеса становятся красными. Я вижу, как по небу на запад несутся гуй. Я не понимаю, что происходит. Меня разрывают противоречивые желания: строить плотину? Отправиться с ними на запад? Кажется, я вспоминаю, как хотел выбраться туда со своими друзьями – Хонкги и Коити, начать новую жизнь.
Но Хонкги мёртв, а Коити счастлив с Миюки.
Проходит ещё немного времени, и я понимаю, что история с Дзинвэй – всего лишь сон, а моя вина давно искуплена. Я завариваю чай среди руин и долго пью на разрушенной веранде, наслаждаясь розовым рассветом. Доски прогнили, провалились, но я устраиваюсь довольно удобно, привалившись спиной к перилам. Потом складываю из бумаги журавлика и иду к реке. Это прощание. Белая фигурка отдаляется в бурном течении, её не видно, и я наконец-то чувствую покой внутри.
А потом чувствую голод – настоящий, человеческий, когда хочется чего-то вкусного, разнообразного, острого и сладкого. С удивлением прислушиваюсь: я будто снова живой.
Возвращаюсь домой. Нужно найти в кладовых сети для рыбалки, лук и стрелы для охоты. Спрашиваю себя – и понимаю, что не хочу уходить. Я отстрою дом заново, всё починю, здесь снова наладится быт. Простой, неспешный и счастливый. Я теперь свободен, просто сам не хочу уходить.
– Посмотрите, какой хозяйственный, – говорит Сяоху, стоя у меня на пороге.
Я работаю в огороде, который разбил на месте прошлого. Кое-что из старых семян проросло. Я закатываю глаза.
– Никак не угомонишься? – огрызаюсь. – Что теперь придумала?
Злюсь, но я так много медитировал, что эта злость звучит слабым отголоском прежних чувств. Потом вдруг думаю: а вдруг она знает, что я больше не строю плотину? Хочет снова устроить гадость?
– Ничего. Просто пришла рассказать: мы теперь люди. Все – и ты, и я. Заклятия больше нет, можешь уехать отсюда.
– Спасибо, не хочется, – язвлю я.
– Поедем со мной, кое-что покажу. А если не понравится – вернёшься.
Я поджимаю губы, но, умывшись, иду вслед за ней. За домом стоит нечто странное – огромный прямоугольный чёрный ящик на колёсах, как телега, и даже с окнами, но без носильщиков или лошадей.
– Что за ерунда? – спрашиваю я.
– Машина. Залезай внутрь. На заднее сиденье.
Сяоху открывает дверь, и я сажусь. Внутри мягко и удобно. Впереди посередине небольшое зеркало, на нём подвешен пахучий конвертик – кажется, эвкалипт и шалфей. Бодрит.
– Сколько времени прошло? – ужасаюсь я.
– Много, – отзывается она. – И дело не только во времени. Мир изменился.
Сиденья гладкие и прохладные.
– Там есть одежда, переоденься.
Раздеваюсь. Ловлю её взгляд в зеркале. Натягиваю узкие чёрные штаны, странную обувь с
