Хроники Птицелова - Марина Клейн
Дима потом еще пытался ко мне подойти, но я уже усекла себе, для чего на свете существуют парни, и стала зазывать других ребят, которые бы не прекращали действа в самый неподходящий момент. Во второй раз получилось хорошо, в третий не очень, в четвертый – просто отлично, потому что перед глазами у меня снова появились птицы и лава, они начали раскачиваться, как люстра при землетрясении, и мне стало страшно, но потом вдруг все преобразилось в снег и потоки воды, хлынувшие куда-то вниз, и это было потрясающе.
На пятый раз, когда я захотела повторить все с тем же парнем, я зашла с ним в подсобку трудовика, а очнулась в какой-то чужой квартире, в голове у меня было очень мутно, и я с трудом различала лица того самого парня и Димы. Тело меня не слушалось и почти ничего не чувствовало. Меня заставляли выполнять небывалые гимнастические упражнения – в попытках одновременно занять выгодные позиции они так растягивали мои ноги, что хрустели суставы. Сколько это продолжалось, не знаю, не помню и того, кто меня одел, привел к самой двери моей квартиры и бросил перед ней. Я долго и тупо созерцала вход в родной дом, потом как-то умудрилась найти в сумке ключи и открыть дверь. Мама коротко сделала мне выговор за позднее возвращение. Отчим в большой комнате смотрел телевизор.
Я сразу легла спать, но среди ночи проснулась и пошла в ванную. Осмотрела себя – результаты оказались плачевными, но, главное, эти придурки ничего не сломали, зато нанесли серьезный удар по моей душе. Таинство перестало быть таинством, осталась муть в голове и боль, а птиц и уж тем более снега не было, а без них все теряло смысл.
Утром мне все еще было плохо, меня повезли в больницу и обнаружили сотрясение мозга. Я сказала, что упала, и этому поверили, хотя сама я уверена в том, что кто-то специально ударил меня по голове или помог правильно упасть. Я пролежала дома чуть ли не месяц, а когда вышла в школу, Димы там уже не было, и того, второго парня тоже. Но оставались другие, и они кинулись ко мне с радостью, но я решительно всем отказала. После того, последнего раза я не занималась сексом несколько лет и, наверное, не занималась бы им вообще, если бы не вышла замуж. Причина проста – мне это стало не нужно, дорога, ведущая к птицам, потерялась, и надо было уповать на то, что найдется другая, а не терзать старую в надежде, что все вернется на круги своя.
Не вернется. Никогда не возвращается.
Замуж я вышла сразу по исполнении восемнадцати лет, и не потому, что хотела или влюбилась. Это придумал мой отчим. К нему пришел его друг вместе с сыном, который был старше меня на два года. Они оставили нас одних и с той первой встречи всячески поощряли наше совместное времяпровождение. Молодого человека звали Эрих, он был довольно мил собой, только улыбался как-то неприятно. Мы проводили время как любые люди, которым нечем заняться и не о чем поговорить, – смотрели фильмы. Только через месяц он вдруг сказал, что поцелует меня. Я честно ответила, что мне все равно, и он поцеловал. А потом совершенно нелепо попросил моей руки у моего отчима. Тот даже растрогался и сказал, что он согласен, и я тоже должна согласиться. Я равнодушно согласилась, ни о чем толком не думая. Все это подгадали к моему дню рождения, мне исполнилось восемнадцать, мы отправились в ЗАГС и расписались, потом посидели у меня дома за столом с нашими родителями, обсуждая предстоящее путешествие на медовый месяц, – вот и вся свадьба.
Единственное, что было хорошо – мне тогда казалось, что хорошо, – мы сразу переехали в отдельную квартиру, которую отдали нам родители Эриха. Там он взгромоздился на меня и старательно взял. Меня это особо не волновало, это по-прежнему было мне неинтересно, так что я просто молча и смирно позволяла ему работать. Но он вдруг взбесился, принялся бить меня кулаками по лицу, расшиб губы в кровь, потом схватил настольную лампу и стал охаживать меня ею. Лампочка разбилась, осколки вонзались мне в кожу, металл оставлял глубокие ссадины. Шокированная и ничего не понимающая, я сжалась в комок, ожидая, когда он меня добьет. И куда девался тихий романтичный паренек?
Однако Эрих второй раз за эту ночь не завершил начатого. Бросив остатки лампы на меня, он, нещадно ругаясь, ушел. Хлопнула входная дверь. Я боялась шевельнуться – и от боли, и от страха. Легко думать задним числом, что можно было позвонить в полицию, маме или, на худой конец, соседям. В тот момент голова пустовала, любая возникающая мысль тут же удушалась беспредельным ужасом.
Снова хлопнула входная дверь, послышались разъяренные голоса. Я узнала голос отчима, и у меня отлегло от сердца. Он как будто что-то доказывал Эриху. Эрих возмущался и спорил. Третий голос – отца Эриха – ругался. Я подумала, что сейчас они его отчитают как следует и ничего подобного больше никогда не будет, но жестоко ошиблась.
Они втроем вошли в комнату, и отчим тут же принялся бить меня по лицу,
