Liber Obscura. Тёмная книга, Эрика и её кошмарное приключение в двузначность - Хельга Воджик
Если Арно так и не позвонила, то, значит, или дуется и не знает, что произошло. Или знает, и ей всё равно. Обе ситуации неловкие. Ведь Эрика даже понятие не имела, за что извиняться. А просить прощение за сам не знаешь что – бред.
– Прости Мишель, что ты надулась, хотя я ничего не сделала, – размахивая сумкой, пробубнила Эрика и сморщилась. – Прости, что обидела тебя, но не могла бы ты сказать, чем?
Как ни крути, выходило глупо, а звучало как издёвка.
Стало жарко, пришлось расстегнуть куртку. Март вдруг вспомнил о тепле, испарина поднялась с камня, зависла в воздухе, скучилась. Ночной дождь обратился белой пеленой. Это было необычно и удивительно. Эрика покрутила головой, но весь мир сгладился, слился и пролился. Будто и правда оказался в стакане с молоком! Немного не по себе. Будто плывёшь внутри облака, потеряв все известные ориентиры. Эрика быстро, как ящерка, высунула язык, чтобы проверить, вдруг это облако сладкая вата. Но нет. Никакой сладости не было. И даже мысли о глупой обиде Мишель уже утратили всякий вкус, а думать о книгах, отце или матери было больно.
Кольнуло внутри, и девочка сунула руку за пазуху, чтобы погладить Пирата.
Ничего. Пустота.
Сердце сжалось так сильно, что потекли слёзы. Хорошо, что в белой мгле их никто не видел. И как хорошо, что она никого не видела, чтобы натягивать улыбку и делать доброе утро…
Девочка огляделась. Несколько камней под ногами, ещё немного впереди– вот и весь остров в белом океане. Несколько шагов и яркая вспышка – пушистый венчик на ножке: первоцвет пробился из земли. Эрика опустилась рядом с ним, коснулась бархатных лепестков.
– Тебе не одиноко в этой пустоте? – спросила Эрика цветок. – Как ты растёшь и цветёшь?
Ни фонарей, ни домов. Белое безмолвие. Вот один камень на краю тумана дрогнул, поднялся, налился тьмой.
Из тумана шагнул кот, вяло переставляя лапы, янтарным прищуром буравя девочку.
– Шкура? – удивилась Эрика. – Что ты тут делаешь?
Кот замер, дёрнул хвостом, задранным как труба. А затем прыгнул, приземлившись прямо на цветок, сломав тонкий венчик.
– Шкура! – вскрикнула Эрика.
Но кот уже ластился, тёрся о её ноги, утыкался мордочкой в ладонь и мурчал.
– Да что с тобой не так? – выдохнула Эрика.
Она хотела погладить кота, но тот вывернулся и отпрыгнул, превратившись в дымчатый росчерк.
Эрика поднялась. Задумалась, куда идти. Всё вокруг резко стало одинаковым. Она не помнила, откуда пришла и куда направлялась, где был дом, а где школа. Но тут из тумана донеслось мяуканье. Скрипучее, отрывистое, похожее на голос трещащей птицы. Никаких сомнений – это был Шкура. И вновь Эрика замерла в нерешительности.
– Я уже заблудилась. Так почему бы не отправиться следом за котом? – спросила она себя, поднимая с земли сломанный первоцвет и пряча в карман.
И она пошла. Не видя Шкуру, следуя лишь за его размытым силуэтом, который мог оказаться всего лишь прорехами в тумане. Но стоило Эрике усомниться или растеряться, как раздавался этот полуптичий крик. И она шла на этот звук, всё дальше удаляясь от дома и школы.
– Наверное, это жутко? – вздохнула Эрика, но заглянув в себя, не обнаружила никаких признаков жути. – Или же нелепо? Кто вообще слушает котов? Тем более тех, кто заставил взять проклятую книгу.
Эрика запнулась и чуть не плюхнулась в обманчиво мягкий туман. Как же она раньше не догадалась! Это всё Шкура! Если бы он не опрокинул какао, не прошёлся по книге, то Эрика могла выбрать совершенно другую! Кот просто не оставил ей выбора! А куда он её теперь зовёт? Заманивает к моросящим ходокам? Или хочет уронить в открытый люк канализации? А может, скормить ведьме? А что? Этот кот идеален для фамильяра злобной старой колдуньи. Все эти месяцы он следил за ней, выжидал, строил злобные планы, и вот – настал день для их воплощения. А она покорно идёт за ним, как за гамельнским дудочником[69].
Девочка разозлилась:
– Только попадись мне! – прошипела она, вслушиваясь в туман, но кот молчал.
Молчало всё.
– Шкура? – робко позвала Эрика, отступая прочь от нарастающего гула.
В тумане затаился зверь. Огромный, вездесущий. Голос его примешивался меж весящих капелек и окружал. Налипал, приклеивался. Словно ты уже и не на улице города, а давно проглочен белым облачным китом, просто пока не знаешь, что паришь в километрах над землёй.
А потом от серого камня отделился и пополз страх. Пробрался через толстую подошву ботинок и впился колючими когтями в левую лодыжку. Эрика взвизгнула, брыкнув ногой, ломая лапу монстра, которая тут же превратилаь в сухую ветку. Но страх остался, и девочка рванула от него, побежала, не разбирая дороги.
Она вынырнула из тумана и оказалась перед широкой тёмной полосой.
Река.
Янтарная гудела, словно тысячи пчёл скрывались на её дне. По обе стороны от бездны вода впитала белизну перины, робкие проблески неба, а тут… Эрика задрала голову. Железный остов древнего чудовища.
Мост.
С боку донеслось мяуканье. Несколько кошек тёрлись о чёрный камень. Валун бесформенный и уродливый, на самом краю, и от него тонкая нить в воду. Вот нить дрогнула, взлетела, кнутом рассекая туман, и кусочек серебра затрепыхался на её конце.
– Держите, – прогрохотал валун, и небольшая рыбёшка упала на землю, где её тут же обступили кошки, принялись шипеть и фыркать, забирая добычу друг у друга.
– Говорящий валун, – ошарашенно пролепетала девочка, осторожно огибая чёрную глыбу.
Валун крякнул, и нить, засвистев, впилась в плоть реки.
Эрика ойкнула. Она никогда прежде не видела, чтобы у камня была рука и, кажется даже две. Нет, у статуй это обычное дело, но вот чтобы они шевелились!
– Вы живой? – девочка на всякий случай отступила на шаг, зато кошки засуетились, начали жаться в предвкушении. И правда – мгновением позже леска натянулась.
– Вроде того, – буркнул валун, подсекая рыбку, выдёргивая леску и отдавая улов прожорливой публике.
– И вы не камень?
– Вроде того, – как-то по-медвежьи повёл плечами великан и усмехнулся.
Эрика обшарила его взглядом. Да, теперь он не был похож на камень. То ли туман рассеялся, то ли она привыкла. Груда непонятного тряпья служила одеждой, кожа темнее смолы, морщины, цепкие глаза, как угли, а на голове шапка, что топорщит «уши», словно рога. Вылитый Крампус из рождественских страшилок, пожирающий проказливых детишек.
