Liber Obscura. Тёмная книга, Эрика и её кошмарное приключение в двузначность - Хельга Воджик
«Приди ты к нам в полночный час, останься до утра.
С рассветом станешь чист, как снег и ярок, как заря.
Умоем мы твоё лицо, чтоб слёз не ведал ты.
Расчешем локоны твои от тяжких дум тоски».
Приди, приди, и лёгок сон среди морских глубин.
Усни, усни в руках моих. Ты счастлив, ты любим.
Ветер принёс песню. Тихую, печальную, но неизмеримо прекрасную. Впереди раскинулось небо и море. Две бесконечности, сливающиеся в одну. Даже белые барашки похожи на опустившиеся на воду облака.
– Теперь ты видишь, как купается облачный слон, которого мы встретили два дня назад на небе в полдень, – отец улыбнулся, глядя в морскую даль, поднял маленький камушек и бросил в воду.
Камушек на удивление пролетел очень далеко и угодил прямо облачному слону в лоб.
– Упс, – произнёс отец. – Неловко вышло.
Эрика вытянула ноги, и камушки зашуршали, уступая место, разбегаясь как бледные черепашки.
– А вон там кто? – отец нахмурился, прищурился, издал возглас ликования. – Кажется, тот двухголовый пёс, который пролетал над площадью у ратуши на прошлой неделе. Смотри, как ему нравится море!
Эрике море тоже нравилось. Оно было одновременно разным и постоянным. В какой бы день не пришёл на пляж – море было тут как тут. Почему-то рядом с ним становилось уютно и спокойно. А ещё ей нравился маяк, бело-красный, такой яркий. Он был похож на трубу калейдоскопа. И так же таинственно манил к себе. Вчера она пробовала дойти до него, но оказалось, маяк дальше, чем прикидывался. Но сразу не понять, насколько. Может тоже неизмеримо?
– Это птичий маяк, – сказал отец, заметив интерес девочки.
– На нем живут птицы? – спросила Эрика.
– И он сплошь покрыт их лапками, – подмигнул отец. – Ты знаешь, что все истории в мире разносят птицы?
Она замотала головой, хоть и слышала эту сказку сотни раз.
– Они вьют гнезда из слов и слухов, высиживают время, и, когда скорлупа трескается, в мире рождается новая история. А когда она оперится и окрепнет, она сможет облететь весь мир!
– Смотри! – Эрика поднялась и показала в море.
На волнах, возле двухголового пса, качалась лодка. Женщина и девочка, ровесница Эрики. На обоих белые лёгкие платья и золотые соломенные шляпки. Они о чём-то весело переговаривались, но их слова подхватывали чайки и глотали так же шустро, как и серебристую рыбёшку.
Эрика радостно помахала. Женщина в лодке встала и подняла руку. Ветер подхватил её шляпку, кинул на волны и взъерошил каштановые волосы.
– Тебе тут нравится? – спросил отец.
Эрика кивнула. Ей очень нравилось. Волны баюкали, камни были тёплые, а ветер неизменно приносил запах жасмина.
– Поэтому ты не возвращаешься? – веселье отца разом пропало, утонуло.
Эрика не поняла его вопрос. Не возвращается? Разве можно захотеть покинуть это место? Она была немного удивлена. Ведь совершенно не знала, куда ей стоит вернуться? Она сунула руку в карман, достала что-то небольшое и круглое. Серебряная монетка. С одной стороны маяк, который сверкает прямо перед ней в море, а с другой – перекрестье.
– Что это? – удивилась девочка.
– Твой подарок на двузначность, – ответил отец.
– Двузначность? – рассмеялась Эрика. – Это ведь ещё так не скоро…
Мужчина покачал головой:
– Пора возвращаться, милая.
– Ещё минуточку, пап.
Песня вновь зазвучала. Вплетаясь в шум волн и шелест гальки, в далёкий крик чаек. Эрика зажмурилась, подставляя лицо солнцу. Тут всё было как эта песня – неизмеримо прекрасно. Словно россыпь счастливых мгновений, спаянных вместе. Как сюжеты на декоративных тарелках, привезённых на память. Маяк, лодка, чайка и…
Эрика вдохнула полной грудью и закашлялась. Воздух опалил лёгкие, застрял внутри как пробка, впился миллионом лезвий. Девочка распахнула глаза. Но вокруг была лишь холодная тьма.
«Не важно, что в твоей груди, огонь или вода,
Ты будешь наш в полночный час. Навеки. Навсегда».
Вот, кажется, лишь закрыл на мгновение глаза, открыл, а мир изменился. Так вышло и теперь. Исчезла ночь и непогода, притих шум воды и погас в бочке огонь. Холод и ветер исчезли, а запах прелой реки сменился терпкими травами. А ещё всё тело было таким вялым, как после простуды. Рука с трудом поднялась, ухватилась как-то неуверенно за одеяло. Потребовалось заставить себя сесть. Босые ноги коснулись пола. Последние ноты морской колыбельной развеялись, и в воздухе остался лишь тонкий, еле заметный, аромат жасмина.
Эрика разглядела на краю стола силуэт очков, потянулась к ним, нацепила на нос. Мир принял форму, собрался, взбодрился. Тут открылась дверь, и на пороге показался отец с подносом в руках. Трудно было сказать, кто удивился больше: девочка тому, что на подносе кроме морса и тарелки с супом соблазнительно мерцала гранями вазочка, полная печенья и конфет. Или мужчина тому, что девочка очнулась.
– Слава всем книжным богам! – воскликнул отец, поставил поднос на письменный стол и заключил Эрику в объятия. – Ты так нас напугала!
Эрика отстранилась, нахмурилась. Мгновение смотрела на поднос, разглядывая букетик нарциссов, сплетённых в шарик и украшенных красной ленточкой. «Комплимент» от Жозлин. Воспоминания о матери пробудили картины пылающих в бочке страниц.
– Ты жёг книгу! – выпалила Эрика. Вопреки ожиданиям, голос прозвучал тихо и пискляво. Пришлось откашляться, добавить басов. – Ты. Жёг. Мамину. Книгу.
– Обезьянка, ложись обратно в кровать, – захлопотал отец, словно не слыша её. – Тебе рано вставать.
Он налил морс, протянул девочке. Эрика выбила стакан. Блеснув, он упал на ковёр, алая жидкость растеклась ярким пятном. Девочка дёрнулась, отступила на шаг. Метнула взгляд на клетку Пирата. Она была пуста. Крыса нигде не было. Медленно Эрика повернулась и посмотрела на отца. Тот молчал.
– Где Пират? – прошептала она, и память наполнилась тьмой.
Крыс за пазухой. Река. Падение.
Ещё один взгляд на отца. Сочувствие в его глазах. Липкий страх по спине.
– Нет, – прошептала Эрика, отступила ещё на шаг, натолкнулась на кровать. – Он не мог…
– Мне так жаль, обезьянка…
Слова отца звучали приговором. Эрика развернулась и бросилась на кровать. Зарылась носом в подушку и зарыдала. Отец сел рядом. Погладил по спине. Его рука была тёплой. Эрике было так холодно! Мороз пробрал до самых костей. Душа заиндевела и больно колола. Но этой утешительной ласки было так мало. Как кружка какао, пролитая на зимний каток. Вовсе недостаточно.
– Ты должна поесть, – ласково сказал отец. – Не прямо сейчас, через пару абзацев. Я уберу пятно, ты намокришь подушку, и потом мы поговорим. Хорошо, обезьянка?
