Liber Obscura. Тёмная книга, Эрика и её кошмарное приключение в двузначность - Хельга Воджик
Она так устала. Разом всё пережитое нахлынуло: ночные кошмары, пожарище, неясная обида Мишель. В животе заурчало. И голод. С последним она справится.
Вернувшись в кухню, Эрика сделала бутерброд, налила остывший чай и подкрепилась, не включая свет. С подоконника за ней следили кошачьи глаза, но сам Шкура даже ухом не повёл.
Девочка сделала глубокий вдох, втянула полные лёгкие воздуха, задержала дыхание. Запах торта и какао совершенно выветрился, вылинял, как и не было.
Кухня пахла ветчиной и Мокрицей, топтавшимся у порога. И может самую малость – кошачьим презрением.
Эрика порылась в шкафу, нашла консервированные персики и дёрнула металлическое кольцо. Другое дело. Серый унылый вечер стал чуточку более сносным.
После перекуса она тенью скользнула к лестнице, поднялась, не потревожив Скрип-топа, и оказалась у себя в комнате. За секунду как зажегся свет, Эрика увидела, как схлынули монстры: ветрогрызы лентами в приоткрытое окно, круглые пушистые пыльники в укромный угол за шкафом, тонкие закладочники с шестью лапками – в зазоры между недочитанных книг.
– Они тебя не кошмарили? – спросила девочка Пирата, открывая дверцу его клетки и зажимая нос. – Ну и вонь, пора устроить чистку.
Крыс обнюхал её руку и чихнул. Эрика обнюхала себя. Пахло дымом.
– Ты прав, мне тоже чистка не помешает.
Эрика сменила опилки в клетке Пирата, помыла его самого, скинула в стирку свою одежду, приняла душ и, натянув тёплую пижаму, устроилась на кровати в свете гирлянды из звёзд. Пират тыкался мордочкой ей в шею и попискивал.
– Я тоже по тебе скучала, – Эрика почесала зверька. – Сегодня было столько всего. Столько вопросов. И где мне искать на них ответы?
Она знала, где.
Эрика спрыгнула с кровати, опустилась у ящика и достала мешок с чёрной коробкой. Застёжка щёлкнула, крышка откинулась, и девочка прикоснулась к охряному переплёту.
«Я тоже по тебе скучала», – прошелестели в голове слова.
– Ло, откуда ты появилась в моём доме? Кому принадлежала раньше? Ответь честно, в чем твой секрет?
«Иногда то, что мы считаем мёртвым, долго ещё не хочет умирать[62]».
– Я не понимаю, ты шутишь или угрожаешь, – нахмурилась Эрика и хотела захлопнуть книгу, но буквы вновь заплясали.
«Мне никогда не хотелось проникнуть за кулисы, чтобы разгадать секрет фокусника. Мне достаточно было того, что иллюзия существует[63]».
– Ты же в курсе, что в этой истории книги сжигали?
«Со мной такое уже было. Хочешь услышать мою вторую историю?».
– Да, – выдохнула Эрика.
«Мне нужно лишь каплю пепла моих сестёр».
– Пепла твоих сестёр? – холодок пополз по спине девочки.
«Самую малость, лишь чтобы освежить вкус памяти».
– Ты хочешь, чтобы я сожгла одну из моих книг?
«Всего страничку, большего не надо».
Эрику прошиб озноб. Огонь под запретом в их доме. Поджечь книгу – это сродни убийству. Пират юркнул к ней на колени, вцепился в книгу зубами так, что та взвизгнула, рассекая мысли девочки и обжигая разум.
– Пират, нельзя! – Эрика выпустила книгу из рук, та упала на пол и закрылась. – Нельзя портить книги!
Эрика посадила крыса обратно в клетку. Подняла с пола Ло, мысленно извинившись за питомца.
– Эта история будет о тебе?
«Да».
– И в плату тебе нужен пепел книг?
«Да».
– Хорошо.
Эрика оставила Ло, а когда вернулась, в её руках была найденная на пожарище застёжка с вороном. Девочка потрясла её над книгой и частички пепла, золы, останки погибших книг упали на страницы.
«Второй свежести», – капризно возразила Ло.
– Как и твоя история, – парировала Эрика.
«Туше».
Пепел на книге расплавился, втянулся в бумагу, как чернила. Кляксы расползлись, пока не заполнили всю страницу, перекинулись на соседнюю, и вот на чёрном развороте вспыхнули буквы:
«Пламя».
Пламя
Она не оставляла следов. Её движения были столь легки, что даже трава не дрожала под её шагами. Она была тиха, и не было ни одного человека, способного описать её голос. Она знала так много слов, но предпочитала молчать. Будто произнеси хоть одно, и то оживёт, взлетит птицей или упадёт камнем.
Её страшила эта сила и власть, но вместе с тем пленяла красота и мощь. Беззвучно она пробовала вкус слов, постигала их форму, складывая губы и выталкивая языком утратившие голос слоги. Она жадно подпирала взглядом певучие строчки книг, сетчаткой впитывая их мелодию, слыша пение истории внутри себя.
Она выбирала слово, одно, но самое важное, квинтэссенцию книги, и изящным почерком вписывала в альбом. Кремовые листы в охряном кожаном переплёте, чуть замасленном и потёртом. Это был её личный гримуар, её тайная книга теней, номикон её бытия.
Кисть погружалась в чёрную как ночь краску и отточенными движениями выводила слово. Заранее заготовленный пепел покрывал страницу. Тошнотворно едкий клей скреплял этот союз, запечатывая тайну.
Она ждала, пока песчинки не срастутся с волокнами листа. Этот пепел был всем, что осталось от прочитанной книги. Она верила, что, впуская историю через взгляд в себя, она наматывала свою душу на страницы, и прочти кто книгу после неё, он без труда завладеет не только её мыслями, но и всем существом. И единственный способ был обратить слово в пепел, вернуть тело во прах и высвободить душу. Разорвать связь материальную, но не духовную. В языках пламени она видела освобождение и перерождение, в горшке пепла различала оттенки и помнила каждое слово под плотной завесой золы.
Все началось с романа, где горели книги: исчезая в пламени и пылая в умах. Эта книга затронула что-то потаённое в ней, и она перечитала её трижды. Так вдумчиво, что буквально наполнилась ею до краёв. Страницы отпечатались на внутренней стороне век и, закрывая глаза, она видела стройные ряды слов, пульсирующих и звучащих так громко, что голова шла кругом. А вдруг так же, как слова отпечатались в ней, она сама отразилась в книге? Что если она навеки утратила часть себя? И может, от того всё это волнение? А вдруг оно не уйдёт никогда? И тогда она спросила себя, что держит её душу в заточении этой истории? Вдруг сама книга стала темницей.
Украдкой, на заднем дворе, в старом ведре она сожгла томик, зачарованно глядя, как искры мотыльками устремляются ввысь и гаснут, прежде чем успеют коснуться звёзд. Пламя нещадно грызло страницы, но истинный пожар бесновался в отражении глаз
