Хроники Птицелова - Марина Клейн
Прошло много времени, прежде чем человек отошел от стены, в ярости треснул по ней кулаком, повернулся и побрел прочь. Я встала. Его уход мало что изменил, я все еще не знала, куда повернуть, а от этого выбора, я помнила, зависело все. Направо (забыть о тебе, остаться в безопасности стен, навсегда похоронить страшный секрет)? Налево (продолжать идти вперед, разрушить стены, чего бы это ни стоило, признаться в своем злодеянии)?
Я проснулась. Вокруг по-прежнему было темно и тихо. Я с удивлением узнала, что прошел всего день после моего прихода. Как странно, обычно в Темных Коридорах я проводила гораздо больше времени! Впрочем, на этот раз я не бежала, а сидела, и, может, поэтому время пребывания там сократилось.
Приводя себя в порядок с особой медлительностью, я пыталась понять, что же там могло происходить, что ждало меня в переплетении темных тоннелей и бесконечных лестниц. Люди не оказываются в подобных местах просто так. Если это, как мне думалось, наказание, то и оно должно чем-то кончиться. Или наказание именно в том, чтобы до конца жизни плутать в мрачных извилинах, из которых нет выхода? Но если его нет, что я ищу? Почему мне так важно сделать этот злосчастный выбор и повернуть в определенную сторону? Что будет, если я ошибусь? Что ждет меня, если выберу правильно? Что…
Хлопнула входная дверь. Я отложила расческу и оглянулась, ожидая, что войдет Валькирия. Но это была не она, а тот странный человек, который видел Ару и потом наблюдал за мной. Рыжие волосы и борода, нелепые очки в пластиковой оправе с толстыми стеклами, неприятная и зловещая улыбка.
– Так-так-так, – сказал он, поправляя очки. – Весьма мило.
Он оглядел мою комнату и хмыкнул. Затем повернулся и вышел. Я встала и двинулась следом. В коридоре у приоткрытой двери стоял еще один человек. Совсем еще юноша, но довольно высокий, со стрижеными каштановыми волосами, в темном пальто. Он смущенно мялся и теребил ручку замка. Хотел что-то сказать, но рыжий быстро прошел мимо него, и мне пришлось сделать то же самое.
Мы зашли в комнату Валькирии. Он огляделся, поцокал языком и провозгласил:
– Ничего.
Юноша из передней с виноватым видом заглянул к нам и прошептал:
– Nothing. Nada. Rien. Niente. Ingenting[8].
– Вот именно. – Вид у рыжего стал сердитым. Он посмотрел на меня и осведомился:
– Вас не беспокоит, что здесь ничего нет, Антонина?
– Меня можно называть Птицеловом, – сказала я.
– Нельзя, – возразил рыжий. – Птицелов – я.
– Мы оба люди, почему бы обоим не быть Птицеловами. – Я пожала плечами. Этот человек мне не нравился, от него исходили угроза и пугающий дух сумасшествия, источник которого затаился где-то между водянистыми глазами и толстыми стеклами очков. – Почти все имена – фальшивые. У вас тоже наверняка есть фальшивое имя.
– Антоний, – подтвердил он.
– И от того, что мы оба Птицеловы, никуда не деться.
– Не деться. – Он кругом обошел комнату, скользя взглядом по стенам, присматриваясь к полкам, подоконнику, краскам Валькирии и стаканам с цветной водой, расставленным тут и там. Этот Антоний явно что-то искал, но не нашел, и, круто повернувшись, снова посмотрел на меня, все еще противно улыбаясь, это отталкивало. – Так вас не беспокоит, что здесь ничего нет?
– А что здесь должно быть?
– Как минимум здесь должна быть ваша Валькирия. И ответ на вопрос, который она должна дать. Ответ!
Юноша из коридора робко промямлил:
– Responsum. Antwort. Vastaus. Resposta. Válasz.
– Да, ответ, – проговорил Антоний-Птицелов, теперь уже мрачно. – Его нет. Хотя…
Он в который раз обшарил глазами комнату, приметил мольберт, повернутый к стене, приподнял грязную белую простынь, которой тот был накрыт, и заглянул под нее.
– И тут его нет. Вам тоже следовало бы побеспокоиться об этом, Антонина. Вы замешаны в этом самым непосредственным образом. В общем-то, все Птицеловы замешаны, так или иначе, – он поправил очки, – и хотя хороших Птицеловов не так уж мало, в отличие от Чтецов, вы определенно выделяетесь среди прочих. Не ко всем Птицеловам прилетают райские птицы. Птица сказала вам что-нибудь важное?
– Это наше с птицей личное дело, – возразила я.
– Так и думал. – Антоний хмыкнул, умудрившись одновременно выдавить что-то вроде смешка или фырканья. – Но я вижу, что ответа вы не знаете, иначе достал бы его из вас любыми способами.
– А о каком ответе речь и почему его должна дать именно Валькирия? – спросила я. – Может, я бы вам и сказала, если бы знала. Если вам так уж нужно.
– Этот ответ мне необходим больше всего на свете, – почти прорычал он. – Валькирия должна дать его только потому, что для этого и существуют Валькирии – указывать нужное направление. И это единственная Валькирия, которую нам с вами удалось отыскать. На редкость бесполезная, если хотите знать! Сколько я ни требовал у нее ответа, она так и не пожелала его дать.
– Вы говорили с Валькирией? – Это известие неприятно меня удивило.
– И не один раз. Но она не сказала мне ни единого слова. Тогда я потребовал дать ответ вам, уж я бы, поверьте, вытряс его из вас. Вижу, и этого она не сделала. Как сделает – появлюсь снова. Всего хорошего.
Он направился к выходу. Это меня обрадовало, потому как мало приятного, когда в твою квартиру вламывается незнакомый человек, да еще не один, ведет себя как хозяин и сыплет угрожающими фразами. Но сказанное им вселило в сердце тревогу, и я окликнула его:
– А какой вопрос?
Антоний остановился, оглянулся и скосил на меня снисходительный взгляд.
– Куда летят птицы?
– Можно ведь просто спросить у птиц.
– Эти птицы ни с кем не говорят, и мы их не видим. Их видят только Валькирии. Что ж, ищите ее, а я пока разберусь с Искателем.
С этими словами он ушел. Юноша виновато посмотрел на меня, даже кивнул на прощание и вышел за ним.
На следующий день я отправилась на встречу с тобой и только тогда отвлеклась от невеселых мыслей. Какая бы печальная причина ни послужила поводом для встречи, я была так счастлива тебя видеть! Хотела броситься к тебе в объятия, но поймала твой предостерегающий взгляд и остановилась.
Глупый, ты совсем не знал о том, что на меня свалилось. Я тебя не винила. Мне не хотелось тебя ранить, и если пока ты считал, что я могу это сделать, я не должна приближаться к тебе. Но я верю, пройдет время, и все изменится… Стены разрушатся… Или, когда мы вымолвим друг другу наши
