Дмитрий Михайлов - Избавитель
Василий со всего маху грохнулся в эту кучу, и, если бы у него были кости, он бы их переломал все до единой. Куча просела под ним, и раздался вой десятков душ. Покинув тело, Василий, однако, не был полностью бестелесным, вернее сказать, все привычные земные ощущения были с ним, он почувствовал дикую боль, ощутил прикосновения других душ, но все эти ощущения были какими-то приглушенными, смазанными, словно во сне.
Он мгновенно начал опускаться вниз. Окружающие брыкались, толкались, пинали его в бока, в голову и каждый норовил вырваться на поверхность, оттолкнувшись от него посильнее. Василий тоже начал выбираться на поверхность, ибо чем глубже он погружался, тем сильнее ощущал тяжесть и давление, тем яростнее были толчки, укусы, тем ближе к его уху слышались пронзительные крики. Он начал свой трудный путь наверх, который был труден еще тем, что каждое движение его было осторожным, аккуратным, и если он и цеплялся за чью-то руку или ногу, то делал это как можно легче, чтобы доставить минимум неудобств окружающим. И, несмотря на это, у него получалось!
Он уже приближался к поверхности, уже наверху. Среди мельтешащих рук и ног изредка виднелись проблески той далекой звезды. Легче стали его движения. Но в этот момент чьи-то лапы впились своими когтями в его ноги и с силой потянули обратно вниз. Василий проносился среди душ, только прикрываясь руками от их локтей и слыша море проклятий в свой адрес. Неожиданно когтистые лапы резко свернули в сторону и выдернули его из этой кучи откуда-то сбоку.
Василий оказался в воздухе, он летел вверх ногами в гнетущем полумраке, словно в очень пасмурную погоду. Сзади вертикально возвышалась кишащая душами стена, и не было видно конца у этой стены — ни наверху, ни справа, ни слева. Стена стояла и не разваливалась, хотя ничто её не удерживало. Десятки импов кружили вдоль неё, периодически ныряли и выныривали уже в других местах, держа в лапах одну, а то и две извивающиеся фигуры. Отлетев недалеко, они бросали свою добычу вниз и продолжали свое рыскание вдоль стены. Упавшие же души вставали и брели прочь, постепенно сливаясь в единый поток.
Василия нес такой же имп, но бросать не спешил, а усиленно махал своими мелкими крылышками и раскачивался в воздухе то вниз, то вверх. Вскоре показалось место, куда направлялись все души — это была очень широкая неспешная река, с черными как смола водами. Только сейчас имп разжал свои лапы, и Василий с большой высоты шлепнулся вниз, подняв огромное облако пепла, покрывавшего землю.
У самого берега поток людей останавливался, и люди молча стояли, вглядываясь в темные воды Стикса, пытаясь увидеть противоположный берег. С того берега, где суждено было оказаться каждому из стоявших здесь, слабо доносились крики, и от края до края пылало ужасное зарево, усиливаемое окружавшим его мраком. Все вокруг были подавлены и в напряженном молчании ожидали чего-то. Однако стоило Василию подойти к этой огромной очереди, чтобы влиться в неё, его принялись бранить и отгонять назад. Удивительно, но даже здесь никому не хотелось, чтобы кто-то попал в Пекло без очереди. Василий медленно отходил все дальше и дальше, и везде его гнали.
Наконец, в водах Стикса показалась маленькая точка. Души зашевелились и с тревогой стали наблюдать, как эта точка, легко скользя по поверхности, увеличивалась в размерах.
Вскоре к берегу причалил чёлн, из которого сошла сутулая худая фигура старика в темно-серых бесформенных одеяниях, свисавших до самой земли. Голову его слегка прикрывал капюшон, из-под которого сурово глядело такое же серое морщинистое лицо с горящими глазами. Все это обличье дополнялось ярким пятном — белоснежной бородой до самой груди, и в этой сплошной серости и мраке казалось, что борода светится.
Кормчий скользнул взглядом по душам и поманил пальцем Василия. Поманил именно его! Василий был далеко от берега, но ни у кого не возникло ни малейшего сомнения, что человек в балахоне зовет именно священника. Все стали коситься на него и отстраняться, словно боялись, что Василий утащит их с собой в лодку. Священник чувствовал эти взгляды, и особую неловкость доставляла ему мысль, что все ждут именно его. Он направился к старику быстрым шагом, затем ходьба стала чередоваться с короткими перебежками, и, наконец, он полностью перешел на бег трусцой.
Харон молча указал пальцем Василию место на корме, и когда тот забрался в лодку, веслом начал загонять души в чёлн. Также молча. Души скулили, плакали, жались друг к другу, но безропотно слушались.
Когда лодка наполнилась, Харон взмахнул веслом, и чёлн так же легко и быстро поплыл в юдоль печали. Кормчий грёб редко, но лодка стремительно летела по воде, оставляя на глади слабые расходящиеся волны.
Чем ближе чёлн приближался к зареву, тем большее недоумение оно вызывало у всех пассажиров. Ни языков пламени, ни раскаленных сковородок, ни кипящей серы — ничего этого на противоположном берегу не было и в помине. Постепенно все отчетливее различались золотые дворцы с колоннадами, портиками, изысканные по архитектуре и богато украшенные резьбой. Освещаемые множеством светильников они создавали иллюзию огня. О, если бы те души знали, что их ждет на этом берегу, то с каким бы радостным, а не тоскливым томлением они ожидали чёлн Харона!
Лодка пристала к причалу, и старик вновь махнул душам веслом. Но это было лишнее: пассажиры сами прыгали на сушу, не веря своему счастью. В выражениях их лиц были перемешаны восторг и изумление. Невероятный ужас, резко сменившись на невероятную радость, породил шторм эмоций, и эти эмоции выражались не только в лицах, они выплескивались в нелепом поведении. Души шли, как дети, растопырив руки, и вертели головой, прыгали на месте, затем вдруг начинали бежать, садились на корточки, снова поднимались и шли, вертя головами на 360 градусов, то плача, то истерично смеясь. А «ветераны» Ада приветствовали новичков насмешками, как это обычно бывает между ветеранами и новичками.
Василий тоже собрался вылезти, но Харон остановил его:
— Тебе дальше.
Старик снова взмахнул веслом, и челн взмыл в воздух, направляясь вглубь Преисподней. Сказать, что Ад был хорош, значит, не сказать ничего — он был потрясающим! Он казался самим Совершенством и был им в глазах его раскрепощенных обитателей, которые в этих многочисленных невообразимых дворцах предавались столь же невообразимому веселью, игрищам, объеданию и сладострастию. Не знающие ни сна, ни усталости, ни нужды, их пребывание здесь превратилось в вечный праздник. Освобожденные от общественной морали и физических ограничений они позволяли себе всё, на что хватало их фантазии.
