Из глубин - Вера Викторовна Камша
Королева поверила, что представившийся беглым адептом Истины Амадеус, совместив древние знания с гоганскими и орденскими тайнами, вплотную подошел к разгадке, и выделила ему немалые средства на строительство тайной лаборатории. Все происходило в атмосфере строжайшей секретности, и для прикрытия этой деятельности была реанимирована пришедшая в полный упадок кафедра теоретической магии. Это, в свою очередь, было немедленно замечено, и придворные кто с интересом, а кто из желания угодить королеве начали пробовать себя в волшбе, однако никаких видимых успехов не достигли. Свежие работы официальных магов-теоретиков тоже новым словом не стали. Некоторый интерес научной общественности вызвали разве что трактаты Фаустуса Сэц-Борна о единстве магии и пространства, согласно которым волшба может быть осуществима лишь в некоторых, исполненных особенных свойств, местах.
Эксперименты по получению золота продолжались до самого свержения Алисы, после которого Амадеус бесследно исчез вместе с остатками выделенных на его затею средств (тем самым успешно осуществив превращение ртути в золото лично для себя), оставив Королевскую Академию в совершенно бедственном положении. Увы, это было меньшей из свалившихся на Талиг проблем. Средств не хватало не только на науку, но и на армию, которую несколько лет содержал соберано Кэналлоа.
Задачи, вставшие перед новыми правителями Талига, во многом напоминали те, которые приходилось решать Франциску Первому. И точно так же неотложные внешние и внутриполитические проблемы отодвинули науку на второй план, а финансовая, можно сказать, катастрофа поставила обе королевские Академии на грань гибели. Учебные заведения выживали как могли за счет собственных ресурсов, урезая программы, поднимая плату за обучение и пытаясь навязать свои услуги местным негоциантам и землевладельцам. Положение фундаментальной науки было еще печальнее, и несколько лет она, по сути, жила подаяниями некоторых вельмож, первым из которых следует назвать графа Валмона.
Конечно, нельзя сказать, что власть вовсе не обращала внимания на науку. Обращала. В первую очередь в той ее части, что смыкалась с политикой. Ставленники и любимцы свергнутой королевы повсеместно отправлялись в отставку, вне зависимости от того, были ли они губернаторами, епископами или ректорами. Официальную историю Талига Олларов оперативно вернули в доалисианское состояние, заодно лишив должностей и пенсиона тех, кто ее переписывал. При этом ревизией переделок истории более раннего периода не озаботились, поскольку там говорилось о кознях внешних врагов и былом величии, а разница между Талигойей и Талигом уже не казалась принципиальной.
Не стали и возвращать Малую академию на прежнее место, а от созданной по воле Алисы Академии Искусств оставили лишь окупающие себя за счет частных заказов кафедры изобразительных искусств, после чего заведение переименовали в Королевскую академию Живописи и прочих художеств, к каковым по некотором размышлении отнесли музыку. Все, связанное с архитектурой, вернули в ведение Большой академии, а изрядно урезанную словесность – Малой, причем академии опять разделили (по злой иронии на основании былого устава Эразма Колиньяра, ненароком порушив тем самым его тайные мечты), добавив им автономии и, по сути, оставив без государственного финансирования. При этом ученым было официально разрешено принимать на индивидуальной основе «бескорыстное вспомоществование» от частных лиц, что породило в академической среде немало конфликтов и, как следствие, доносов. До чего бы это в итоге довело – сказать трудно, но, к счастью, через несколько лет ситуация в государстве начала сперва медленно, потом все быстрее выправляться, в чем не последнюю роль играл молодой, но исключительно энергичный граф Манрик.
Сторонник открытия новых мануфактур в самых разных частях Талига, Манрик столкнулся с той же проблемой, что и Франциск Великий, а именно с недостатком грамотных людей, и с присущим ему напором принялся устранять это препятствие. Манрик – вплоть до вложения собственных средств – финансировал некоторые кафедры и конкретных ученых, а затем при содействии семейств Валмон, Рафиано и Колиньяр добился возобновления финансирования прикладной науки и… урезания академических свобод, особенно если это была свобода распоряжаться королевскими деньгами.
Стоит отметить, что при этом и сам граф Манрик, и несколько его помощников – тоже молодых и энергичных чиновников тессории – оказались не чужды доселе неведомой науке. В течение нескольких лет ими был опубликован ряд трактатов на общую тему благосостояния государства и путей его повышения, преимущественно обосновывающих примерами и расчетами необходимость, используя понятную нам терминологию, финансирования национальных производителей, государственного инвестирования в экономику и поощрения частных инвестиций, всемерного расширения экспорта, выплаты экспортных субсидий, повышения импортных пошлин и регулирования внешней торговли, с указанием на то, что такие меры благотворно повлияют на увеличение занятости, сокращение бедности, снижение цен на продовольствие, рост доходов государства и повышение его безопасности и спокойствия в народе.
Сам Манрик регулярно поднимал вопрос о существенном расширении штата Академии и учебных заведений, так или иначе занимавшихся финансами. Тессорий полагал необходимым выделение отдельных факультетов государственных финансов (в нашем понимании, скорее экономики) в каждом университете и даже учреждение в рамках Большой королевской академии отдельной академии финансовых наук (злые языки поговаривали, что делалось это не без личного интереса), но понимания не встретил. В академических кругах дополнительная конкуренция в своей среде отнюдь не приветствовалась, а кардинал Сильвестр по многим соображениям не считал инициативы Манрика политически уместными, так что дальше прожектов дело так и не продвинулось. Тессорию даже не удалось закрепить за «государственными финансами» одну из академических вакансий Большого совета.
К моменту полного совершеннолетия Фердинанда Второго (379 К.С.) негативные последствия правления Алисы были более или менее преодолены на всех направлениях. Не стали исключением и образование с наукой. Более того, вновь вспыхнувшие после нового разделения академий конфликты между учеными, от которых стали страдать не только люди, но и исследования, показали ошибочность этого шага, и у короны хватило мудрости это признать. Молодой король торжественно подписал устав Единой королевской академии, объединяющей под своей мантией Академию прикладных и сопутствующих наук, Академию описательных и умозрительных наук и Академию художеств и прочих благородных искусств. Документ этот завершал реформы Эразма Колиньяра, и более или менее соответствовал сиюминутным требованиям.
В Единой королевской академии сохранялся определенный перекос в сторону прикладных дисциплин, но при необходимости он мог быть легко преодолен с помощью кэналлийских ученых, к тому же граф Валмон по-прежнему финансировал те умозрительные изыскания, которые казались ему любопытными, а семейство Рафиано традиционно поддерживало естественные науки. В наиболее тяжелом положении находились особо ценимые низложенной королевой магия и изящная словесность –
