Из глубин - Вера Викторовна Камша
Сплетаются в хороводе тонкие руки, изящные ножки едва касаются ледяной пены. Волны вскипают, тянутся к плясуньям, а те с хохотом несутся меж кораблей с лебедиными флагами, то отпуская друг друга, то вновь смыкая хохочущую цепь. Пары и тройки сталкиваются, кружатся, меняются друг с другом, взмахивают крыльями – то белыми, то серебряными, то льдисто-зелеными, как голодная вода.
Море кипит, как в котле. Волны клокочут, прижимают острые уши, готовясь к прыжку, бросаются за ускользающей любовью, швыряют огромные корабли, как скорлупки. Море танцует с ветром, ветер играет с морем, а дриксенская эскадра умирает. Для нее песня ветра станет последней…
Смерть и победа, горе неведомо, звезды, и ветер, и снег. Ветер и звезды, нет слова «поздно», будешь ты счастлив вовек. Ветер и звезды, камни и розы, песня твоя и моя, звезды и ветер, помни о лете и не забудь про меня.
Флагман дриксов убирает паруса, матросы на вантах рвутся, как сумасшедшие, и не успевают. Босые ножки трогают палубу, ветер поет, море смеется, лопаются, закручиваются, вьются снасти, трепещут лохмотья парусов, белогривые волны лижут борта, зовут к себе, к веселым рыбам, к зеленым сонным камням.
Еще один круг, покалеченный корабль выпадает из строя, его несет на чужие пушки, а девять хохочущих смертей мчатся дальше играть в пятнашки, шутить, звенеть своими колокольчиками…
Так вот как это было! Сражение. И танец. Они дрались среди танца, а кэцхен танцевали среди смерти.
– Ты искал меня? – снова улыбка, безумная, зовущая. – Ты меня нашел, так чего же ты ждешь?
Пьян? Или просто смеется? Ворона не поймешь, как не поймешь ветер, но этот сумасшедший прав. Он всю ночь искал кэналлийца, всю ночь… Пляска в Хексберг, пляска в Фельпе, они связаны. Но разве можно связать ветер?
– Станцуем, моряк! Это ночь всех звезд, всех звезд и всех ветров. Это ночь танца… Ночь вечности, и она наша… Наша с тобой…
Луиджи уже ничего не понимал. Горели какие-то огни, падали звезды или это шел вверх снег? Вьюга вырастала в стену, стена становилась зеркалом, в котором плясали звезды, а люди исчезли. Они были совсем одни, глаза Алвы горели ярче обычного, он смеялся весело и безжалостно, так смеется водоворот, затягивая в неизбежность. Кэналлиец звал, и Луиджи шагнул вперед. Первым. Он никогда не желал мужчин, никогда… Чужие глаза, огромные, голубые, с узкими кошачьими зрачками, не мужские и не женские!
– Опять боишься? – звенят, звенят дальние колокольчики, а в темных локонах сверкают звезды. Или капли росы. Или черные ройи? – Зачем ты думаешь? Почему не хочешь? Тебя звали, тебя зовут. Всю ночь зовут, а ты боишься!
– Я не боюсь!
Тоненькие руки, синие крылья, мелодичный, смеющийся звон.
– Не бойся, я не та… Я не уведу… Мы просто станцуем… До рассвета, пока с нами только ветер и звезды. Мы станцуем… Зачем якорь, когда нужен парус? Зачем корни, когда есть крылья?
Муцио, Франческа, Поликсена, Алва, они же были тут, были. Были!
– Они с тобой. Они в тебе. Ты думал о них… Но ты хочешь не их… Я понимаю, теперь понимаю… Идем…
Сколько ей или ему? Тринадцать лет или тринадцать тысячелетий? Птичьи крылья, кошачьи глаза, шелк волос… Поют, заливаются колокольчики, танцует море, танцуют звезды, танцует ветер… Танцуй, моряк, танцуй!
– Теперь ты меня поцелуешь?
– Поцелую. Такой, какая ты есть…
– А какая я есть? Я такая, как ты хочешь… Я – такой, как ты хочешь. Я – это ты… Ты – это я… На эту ночь… Приходи еще танцевать, обязательно приходи. Не бойся. Зачем бояться? Есть ты – нет смерти. Есть смерть – нет тебя. Поцелуй меня, ну же!
Они касаются пружинящей синей поверхности, и море вскипает, тянется навстречу, рассыпается алмазной пылью. Крылатые тени взлетают, дразня влюбленные волны, они танцуют, и море танцует. Волны и звезды, ветер и звезды, волны и звезды, и мы. Звезды и ветер, забудем о смерти, забудем в свете луны.
Ветер и море, ветер и воля, нет ни судьбы, ни беды, ветер и звезды, звездные гроздья, в волнах полночной луны. Звезды танцуют, море ревнует, танец, где я и где ты. Звездная пристань, ветер, как быстро тают полночные сны.
Это все же она – женщина, ведьма, звездная тварь, желанная и жадная. У нее синие глаза. Или голубые? Нет, черные… Или лиловые? Юный рот, шелковые локоны, жемчуга на белой шее. А крылья… кто сказал, что крылья мешают любви?!
5
В темное окно смотрели кошки, много кошек. Любопытные морды прижимались к холодному стеклу, щурились и блестели золотые глаза… Как много глаз, как много кошек, звери осторожно отступают в зимнюю синь, их уже не видно, совсем не видно, только горят любопытные огоньки, сливаясь в знакомые с детства узоры, высокие, холодные, вечные. Над головой сияет Ласточка, а на востоке поднимается Всадница – восемь белых, зеленоватых и голубых звезд дрожат, словно отраженные в море огоньки. Каисс, Корхада, Синиал, Маррэт…
Луиджи улыбнулся небесным знакомцам. Когда-то кто-то точно так же смотрел на мерцающие россыпи и давал им имена. Теперь смысл помнят единицы, для остальных это просто слова, таинственные и странные. Зачем знать, что Маррэт значит «Грива», а Синиал – «Копыто»? Седло, Перстень, Хвост Коня… Двенадцатилетний Луиджи чуть не заплакал, узнав, что значат звучащие как заклятия имена. Тайны не должны гаснуть. Разгаданная тайна – мертвая песня…
– Нашелся! – веселый голос показался отвратительно громким. – Вот ты куда забрался. Полежал, и хватит.
Вальдес, какой же он все-таки настырный! Луиджи оперся руками о холодный камень и кое-как поднялся. Что-то шумело: то ли голова, то ли море внизу. Ноги дрожали и подгибались, как у какого-то котенка.
– Выпей! – потребовал Ротгер, всовывая в оледеневшие пальцы флягу. – И пошли отсюда.
– Зачем? – возмутился Луиджи. Только что было так хорошо. Он и звезды над головой. И больше никого!
– Затем, что хватит, – отрезал Кэналлиец. – Эк тебя закрутило, знал бы, сам на дерево полез, и кошки с ней, с вежливостью.
Дерево? При чем тут какое-то дерево?
– Ротгер, – ноги по-прежнему не желали слушаться, пришлось вцепиться в Вальдеса, – я ведь не пил.
– Не пил, – подтвердил адмирал, – зато тебя сначала пили, а потом поили. А я тоже хорош, отвлекся… Ну, кто ж знал, что подружка на тебя глаз положит, ладно хоть не до смерти залюбила. Ничего, к вечеру оживешь!
Глава 8
ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)
400 год К.С. 1-й день Зимних Скал
1
Только чувство долга заставило Ричарда открыть
