Из глубин - Вера Викторовна Камша
– Не так уж и скоро, – не согласился Ариго, – у Скал впереди еще целый год.
– Кругу Скал осталось шесть дней, считая сегодняшний, – Райнштайнер аккуратно убрал ставшую бесполезной трубу в замшевый чехол. – По крайней мере, так считали наши предки. В эсператистских странах все всегда делают проще, в этом есть свой резон, но Круг Ветров начнется только через год и четыре месяца.
– Весной все равно придется драться, – Ариго подобрал повод и чихнул. – Слишком далеко все зашло.
– Да, – подтвердил бергер, – и поэтому мы должны руководствоваться тем, что велят нам долг и здравый смысл. Сейчас пора возвращаться и обдумывать то, что мы видели, а потом праздновать самую длинную ночь года.
– Не спорю, – не сдержал улыбки талигоец, – с тобой вообще сложно спорить. А почему бы нам не отпраздновать еще и Излом Эпох?
– Это хорошая мысль, – одобрил Райнштайнер. – Мы поднимем наши стаканы за все доброе, что принесли Скалы. Я словно бы вернусь домой, потому что в Торке Великий Излом встречают, как в древние времена. Два праздника лучше одного, ведь никто не может знать свою судьбу, начиная большую войну.
– Когда нет войны, мы знаем, что нас ждет, еще меньше, – не согласился Жермон. – Я двадцать лет прожил рядом с бергерами, или, если угодно, с агмами, но про другой Излом слышу впервые.
– Это нам свойственно, – Ойген всматривался в пылающую стену, словно надеясь разглядеть легендарные врата. – Мы помним то, чего уже нет, и редко говорим о том, чего еще нет. Если тебе интересно, я охотно буду рассказывать.
– Если бы мне не было интересно, я бы не спрашивал, – пробормотал тоже глядящий в закат Ариго. Жаль, этот закат нельзя остановить. И унести с собой тоже нельзя, через полчаса он отгорит и рассыплется сумеречным прахом. Следом придет ночь, и ее тоже нельзя будет удержать.
– Ты уже готов ехать? – деловито осведомился Райнштайнер. – По дороге я могу говорить про обычаи Бергмарк, с которыми ты еще не сталкивался.
Жермон Ариго подкрутил усы, возвращаясь на грешную воюющую землю.
– Едем. Ойген, я весь внимание.
Мохнатые торские жеребцы бодро затопали по еще неглубокому снегу. За спиной переговаривалась и пересмеивалась неизбежная для объезжающих позиции генералов свита, впереди бежала дорога, днем она была бы белой, как шкура снежной гончей. Жермон почти забыл о своем вопросе, но Райнштайнер не забывал ничего. Однажды он вернул сдачу в двенадцать суанов человеку, позабывшему их четыре года назад в придорожной гостинице.
– Вы знаете, что каждый Круг имел своего хозяина? – напомнил о себе и Изломе бергер.
– Сьентифики говорят, что таковы были представления древних, – напряг память Ариго. – Это как-то связано со звездами.
– Сьентифики, – поджал губы барон, – часто меняют местами следствие и причину. Мы давно живем в горах, но наше сердце остается морским. Мы стали бергерами, но не перестали быть агмами, и верим, что звезда Круга – маяк, зажженный его хозяином. Она разгорается, светит, пока не прогорят дрова, и гаснет. В чаше остается пепел, он должен остыть, это и есть четырехсотый год. Он очень тяжелый, потому что среди ложных маяков нет истинного. На Изломе мы остаемся одни в ночи, пока новый хозяин не раздует новое пламя.
Что ж, моряки должны были придумать нечто в этом роде, на то они и моряки. Любопытно, что рассказывают холтийцы, которым нельзя приближаться к большой воде ближе, чем на дневной переход?
– Дриксы и гаунау думают так же?
– «Гуси» не помнят, с каких озер они взлетели, – взгляд Ойгена стал ледяным. – Сначала они забыли о совести, потом о долге и, наконец, о вечности. К забывшим всегда приходят, и к варитам пришли серые, как пепел, священники с сетями, забрав последнее, что еще оставалось. Нет, Герман, дриксы не смотрят назад. Мы смотрим, но как сквозь сон, это было слишком давно, мой друг, слишком.
– Значит, огонь Скал вот-вот погаснет, – зачем-то пробормотал Жермон Ариго, – а огня Ветров еще ждать и ждать.
Дорога вела на восток, навстречу вечерним звездам, впереди лошадей по красному снегу бежали черные, похожие на собак тени. Последний день осени умирал красиво. Завтра будет такой же снег, такое же небо, такой же ветер. Деревья, птицы, звери ничего не заметят, и только для людей начнется что-то новое…
– Дорогой Герман, – лицо бергера было сразу задумчивым и сосредоточенным, – я подумал, что было бы правильно, если б мы с тобой в Великий Излом исполнили один очень старый обычай. Если, конечно, это не оскорбит тебя как олларианца.
– Еще чего! – возмутился Жермон, – то есть я готов исполнить все, но пиво ваше пить не стану.
3
Вершина Хексберг заросла причудливым растеньицем, похожим и не похожим на поседевший вереск. Пряный запах мешался с запахом дыма шестнадцати костров. Багровые отблески превращали гранит в красную яшму, заливали седую траву то ли кровью, то ли вином, карабкались на изогнутую мертвую сосну. Луиджи не выдержал, тронул рукой выбеленный веками ствол.
– Ну как? – осведомился Вальдес. – Очень страшно?
– Как она уцелела на здешних ветрах? – Джильди еще раз погладил похожую на кость древесину. – Давно она умерла?
– До того, как родилась Хексберг. Поможешь? – Ротгер вытащил из-за пазухи что-то завернутое в белый шелк.
– Конечно, – заверил Луиджи. – Что делать?
– Гостинчик повесить. – Кэналлиец ловко развернул сверток, внутри оказалось ожерелье, за которое было не жаль и пяти сотен. – Подружки любят жемчуг.
– Давай. – Взобраться по узловатым ветвям было проще простого. Джильди пристроил «гостинчик» на изогнувшейся лебединой шеей ветке. Освещенные пламенем камни сверху казались спящими вепрями, а мир съежился до закатной поляны, за пределами которой царствовала тьма. Ночной ветер тронул лицо, нежным звоном откликнулись дальние колокольчики, пискнула, пробуя голос, скрипка. Капитаны, смеясь и переговариваясь, выстраивались для танца. Как похоже на Андии и как не похоже!
– Луиджи! – Джузеппе Рангони стоял рядом с Альмейдой и Салиной. – Сколько можно на дереве висеть? Слезай!
И в самом деле, что он здесь позабыл? Фельпец зачем-то погладил белую ветку и спрыгнул вниз. Что-то звякнуло. Чья-то шпага? Цепь? Браслет? Скрипка запела смелее, громче, к ней присоединились еще три или четыре. Человек в шапочке с фазаньим пером ударил по цимбалам, летним жаворонком залилась свирель.
– Эномбрэдастрапэ! – Альмейда с легкостью ухватив немалый бочонок, чем-то плеснул в костер и отскочил. Синее пламя кошкой прыгнуло к отпрянувшей луне, адмирал ухватил за плечо фок Таннера и понесся меж шестнадцати огней навстречу Излому.
Танец диковинным потоком струился меж валунов, то растекаясь четырьмя родниками, то сливаясь в бурную речку.
Пламя костров стало белым и холодным,
