Из глубин - Вера Викторовна Камша
3
Мраморные воины в нишах, похожие друг на друга, но лишь на первый взгляд. Шпалеры с охотничьими сценами, золотые морискиллы на усыпанных самоцветами ветвях… Все это было краденым, а ворами были они, победители без победы.
– Монсеньор, – очень серьезный слуга со Зверем на груди провел Робера к его месту, – прошу вас.
Краснодеревщики успели – за королевским столом крепостной стеной громоздились спинки кресел. Над двумя топорщил крылья Зверь. Тот самый, со старой шкатулки, над остальными торчали разнокалиберные гербы.
Альдо сам резким движением отодвинул дубового монстра, позволяя Ричарду усадить Матильду, и опустился рядом с бабкой. Все по обычаю: во главе стола – анакс, за ним – Повелители в единожды и навеки определенном порядке. Спинки с вепрями, спинки со спрутами, спинки с конями. Воронов не было. Между креслом Ричарда и креслом Придда зияла дыра, что не могло не радовать.
Кравчий разлил вино, на хорах взвыли и стихли трубы. Альдо поднялся из-за стола с золотым кубком в руках. Кубок был новым, как и орденские цепи, и кресла, и «гальтарские» одежды с гербами. Робер с ненавистью глянул на собственный рукав: кровь потихоньку сворачивалась, на алом сукне проступали бурые пятна. Ничего, к утру в пятнах будет не только он.
– Круг замкнулся, – провозгласил его величество, и Робер вздрогнул, хоть и ожидал тоста. – Талигойя очищена от олларской коросты. Мы пьем за победу, друзья, за великую Талигойю и за новую эпоху! Это будет эпоха побед, величия и справедливости. Так и будет, эры и эрэа!
– Так и будет! – Дикон осушил кубок, с обожанием глядя на сюзерена. Горящие глаза, верность до гроба и никаких сомнений. Обзавидуешься!
С хоров посыпался, закружился, заблестел золотой лживый снег, седовласый маэстро взмахнул своей скрипкой, оркестр заиграл что-то лихое и неуместное, как собачья свадьба на похоронах.
– Сударь, вы не пьете? – в серых глазах Придда была вежливость, одна только вежливость и ничего, кроме вежливости. – Вам дурно?
– Старая рана, – вернее, нарыв, который прорвало лишь сегодня, – не обращайте внимания, герцог, это, право, пустяки.
– Некоторая музыка раздражает, не правда ли? – О чем это он? Об оркестре или о Дейерсе?
– Пожалуй.
– Господа, – снова Альдо – веселый, довольный, уверенный. – Мы призываем вспомнить тех, кто сложил голову за нашу победу. Их было много, мы не можем назвать их поименно и не желаем никого забывать. Поэтому мы пьем до дна за всех истинных талигойцев. Они в эту ночь здесь, с нами. Помним!
– Помню! – заорал Берхайм, помнящий только о себе.
– Помню! – на совести Кавендиша сотни восставших, но он о них давно забыл.
– Помню! – Ванаг льет в себя черную струю и жмурится. «Хозяин островов» дорвался до стола, какие уж тут погибшие!
– Помню! – слезы в глазах Дикона! Как же он похож на отца!
– Помню! – Удо подносит кубок к губам и тут же ставит на скатерть.
– Помню! – Валентин Придд пьет и смотрит в окно. У сумерек, как и у смерти, синий взгляд, а у кого ледяной?
– Помню! – вино сладкое, слишком сладкое для памяти, оно лжет своей сладостью, но надо допить. И не сходить с ума, а жить и ждать. Сначала утра, потом ответа из Надора. Лэйе Астрапэ, он должен жить, и он будет жить!
– Сударь, позвольте наполнить ваш кубок.
Это не кэналлийское, не кагетское и не алатское, но голову оно кружит. Закатные твари, он не должен напиваться! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
– Ваше величество! – провозглашает Берхайм. – Послы Золотых Земель просят немедленной аудиенции.
«Послы Золотых Земель» – это было громко сказано… В распахнутые двери гуськом вползли представители семи из двух десятков держав. Первым выступал высокий осанистый дриксенец, и по лицу сюзерена скользнула досада. Из всех послов нужней всех Альдо был ургот, но он не явился, и вряд ли дело в возрасте и немощи.
– Мы слушаем, – его величество вновь излучал уверенность и доброжелательность.
– Ваше величество, – граф фок Глауберозе отвесил полный достоинства поклон, – поскольку дуайен посольской палаты болен, мне выпала честь приветствовать вас не только от имени моего кесаря, но и от всех моих собратьев.
– Мы благодарны, – улыбнулся Альдо и откинулся на спинку кресла. – Передайте наше расположение и братскую любовь нашим венценосным братьям.
– Золотые Земли с глубокой радостью приняли возвращение великой Талигойи в лоно эсператистской церкви, – веско произнес временный дуайен. – Мне выпала огромная честь выразить общую надежду, что с падением династии Олларов в Золотых Землях воцарятся мир и справедливость.
– Мы разделяем ваши надежды, – кивнул Альдо, – и не сомневаемся, что новый Круг принесет Золотым Землям величие и процветание.
– Мы счастливы это слышать, – дриксенец еще раз поклонился. – А теперь уже как полномочный посол его величества Готфрида прошу принять мои верительные грамоты.
Дриксенский офицер с каменным лицом вручил господину послу обтянутую черной кожей шкатулку. Фок Глауберозе открыл ящичек и с достоинством приподнял унизанный печатями свиток.
– Мы всегда рады видеть вас, господин посол, – повелитель великой Талигойи милостиво улыбнулся. – Мы желаем его величеству Готфриду успеха в возвращении исконных дриксенских владений. В свою очередь, представляю экстерриора барона Вускерда. Он примет верительные грамоты после того, как их огласит ликтор.
Каменнолицый четким, заученным жестом принял из рук фок Глауберозе шкатулку и, все так же печатая шаг, двинулся к замершему возле своей конторки королевскому ликтору.
– Мы слушаем, – Альдо откинулся на спинку кресла.
– Сим подтверждается, – хорошо поставленный значительный голос напоминал нашпигованную сладким черносливом утку, которую Робер ненавидел с детства, – что предъявитель сего граф Отто-Фердинанд фок Глауберозе является нашим полным и полномочным представителем при дворе Его Величества Альдо Первого, и сказанное и написанное им сказано и написано по нашему поручению. Готфрид. Кесарь.
Отто-Фердинанд в последний раз поклонился и занял украшенное коронованным дриксенским лебедем кресло.
– Ваше величество, – то ли йернец, то ли клавиот говорил сорванным собачьим басом, – Его величество Алексис шлет в этот знаменательный день пожелания процветания дружественной Талигойе и ее молодому, но мудрому и отважному королю.
– Мы благодарим нашего брата Алексиса, – заверил молодой, но мудрый государь, – и мы выражаем надежду, что сможем способствовать взаимопониманию между любимой нами Агарией и родиной матери моего отца Алатом.
– Я с радостью уведомлю о словах вашего величества моего короля, – оказавшийся агарийцем собачий сын сиял счастьем. – Прошу ваше величество принять мои верительные грамоты.
– Мы рады, – произнес монаршее заклинание Альдо Ракан, – прошу занять место у пиршественного стола.
Агарийский офицер был таким юным и красивым, что вполне мог сойти за гайифского, а принесенные им верительные грамоты за исключением подписи были точной копией дриксенских. Тем не менее
