Ловец Мечей - Кассандра Клэр
Кел после довольно долгих колебаний обратился к Конору с вопросом: не пора ли ему, Келу, переехать в отдельную спальню в кастеле Митате. Глаза Конора грозно сверкнули, но он спокойно ответил: «Зачем? Мои отец и мать спят каждый в своей комнате, так было заведено испокон веков. Не вижу, почему я должен поступить иначе». – «Потому что, – пробормотал Кел, – тебе нужен наследник, Конор. А это значит…» – «Не волнуйся, я знаком с процессом, – сухо произнес Конор. – Но это ничего не меняет; мне просто придется спросить у Аймады, где она предпочитает проводить этот процесс – в своей спальне или в моей. В любом случае тебе незачем переезжать прямо сейчас».
Кел не настаивал. Он надеялся лишь на то, что в случае чего они хотя бы предупредят его заранее, чтобы он успел собрать вещи. Он понимал желание Конора сохранить видимость того, что все осталось по-прежнему, но желания принца часто противоречили доводам рассудка.
Тем временем Лилибет взялась умиротворить Семьи Хартий, возмущенные поступком Конора, который выбрал невесту, не посоветовавшись с ними. Не все появились на официальной церемонии, посвященной прибытию принцессы. Фальконет и Ровержи приехали; Казалет, как истинный политик, тоже пришел; здесь были Гремонт, Монфокон и Узек. Но леди Аллейн демонстративно проигнорировала торжественное событие; остался дома Распай, крайне недовольный тем, что принц отказался от наследницы Кутани. Эстев и Сарду тоже блистали отсутствием.
Даже простой народ оказался немного ошарашен. После нескольких лет увлекательных рассуждений о том, кто же станет следующей королевой Кастеллана, люди были разочарованы: им казалось, что вопрос о браке наследного принца решился как-то слишком быстро. Горожане толпились за барьерами, ограждавшими центральную часть площади, и глазели на черный ковер и закрытый павильон, украшенный цветами асфоделя, в котором Конор, скрытый от посторонних взглядов, дожидался невесту. Но на лицах зевак было написано не ликование, а скорее недоумение. Такое лицо бывает у путешественника, который, проснувшись утром после попойки в незнакомой харчевне, подозревает, что у него украли какую-то ценную вещь, но не может понять, какую именно.
Ситуацию усугубляло то, что к Сарту и его обитателям в Кастеллане относились с неприязнью, которую люди обычно испытывают к своим ближайшим соседям, – например, в Шэньчжоу терпеть не могли Гымчосон, а малгасийцы ненавидели маракандцев. На противоположной стороне площади, у ступеней Дворца Правосудия, собралась группа агитаторов в потрепанной военной форме – дырявых кителях, киверах с потемневшими от времени гербами. Кел заметил даже поеденный молью адмиральский мундир, который был слишком велик владельцу. Эти люди скандировали: «Лучше смерть, чем союз с Сартом!» Высокий рыжеволосый мужчина орал: «Лучший сартец – это мертвый сартец! Повесить их у ворот Талли!» При этом он размахивал самодельным транспарантом, на котором был изображен кастелланский лев, раздирающий когтями сартского орла.
Шарлон Роверж, который уснул на солнцепеке, очнулся и издал возглас, выражавший одобрение.
– Шарлон, – упрекнул его Кел, – мы не на их стороне. Мы на стороне Конора, а это значит, что мы должны поддерживать союз с Сартом.
– Ничего не могу с собой поделать. – Шарлон зевнул. – Их энтузиазм так заразителен.
Фальконет швырнул в него перчаткой, и как раз в этот момент среди гвардейцев, охранявших помост, возникло какое-то движение. Солдаты расступились, скрипнули ступени, и появилась немного растерянная Антонетта Аллейн.
Кел ощутил странное жжение в груди, как будто проглотил тлеющий уголек. Где же светлые тона и пышные оборки? Антонетта была одета в темно-фиолетовое шелковое платье со вставками из черного кружева, сквозь которое соблазнительно просвечивало тело. Платье плотно облегало ее грудь, талию и бедра, а пышные юбки создавали силуэт, похожий на колокольчик. В низком вырезе была видна белоснежная грудь, едва прикрытая черной органзой. Распущенные волосы, не нуждавшиеся в украшениях, струились по плечам, как золотая река.
На белой коже сияла золотая подвеска в виде сердечка. Кел быстро отвел взгляд – сейчас ему не хотелось думать о Проспере Беке и не хотелось открыто глазеть на Антонетту. (Точнее, в глубине души очень хотелось, но он не позволял примитивным импульсам управлять своим поведением.)
– Кое-кто здесь, – пробормотал Монфокон, наклонившись к уху Фальконета, – намерен показать Конору, чего он лишился по собственной глупости.
Антонетта высоко подняла голову. Она была одна; леди Аллейн все-таки не пришла. Девушка прошествовала по центральному проходу между рядами кресел и села рядом с ошеломленным Келом. Край тяжелой шелковой юбки очутился у него на коленях.
Джосс, который сидел с другой стороны от Кела, улыбнулся Антонетте.
– Я вижу, вкусы леди Аллейн за последнее время претерпели некоторые изменения.
Антонетта изобразила жеманную улыбочку. Нельзя так думать, это оскорбительно, мысленно упрекнул себя Кел, но нет: она смотрела на Джосса с таким лицом, как будто ждала обязательного преклонения и восхищения. Жеманство, по-другому это никак нельзя было назвать.
– О, спасибо, что заметил, Джосс, – пролепетала она. – Ты слишком добр ко мне.
Фальконет снова ухмыльнулся, потом отвернулся от девушки и завел разговор с Монфоконом. Кел заметил похотливый взгляд Шарлона, устремленный в вырез платья Антонетты.
– Кел, – прошептала она. Жеманная гримаска исчезла; руки были стиснуты в кулаки. – Ты не против, если я посижу рядом с тобой? На тебя я могу рассчитывать – ты не будешь есть меня глазами.
Кел устыдился своих мыслей. Он хотел «есть ее глазами»; он хотел бы смотреть на нее целый день. Прядь золотых волос запуталась в тонкой цепочке; он из последних сил подавлял желание протянуть руку, прикоснуться к этим шелковистым локонам, освободить их.
Ему было жарко, он сидел как на иголках и еще чувствовал себя очень глупо, как будто ему снова было пятнадцать лет и он протягивал ей колечко из травы в прохладной тени Ночного Сада. Тогда Кел позволил себе увлечься нелепой фантазией; он не понимал, что ему нечего ей предложить. Он вспомнил ее первый бал, вспомнил, как потом, ночью, лежал без сна в комнате, которую делил с Конором.
«А что ты думаешь насчет женитьбы на Антонетте? – напряженно произнес он. – Мать хочет выдать ее за тебя». Конор презрительно усмехнулся. «Что за ерунда. Антонетта мне как сестра».
Да, тогда он расслабился, выдал свои чувства. Конор был добр к нему, но то был Конор; Кел не собирался больше допускать подобных промахов.
– Я неплохо знаю
