Лабиринт кривых отражений - Светлана Алексеевна Кузнецова
Сегодня одна из таких принесла весть Лернэю. Не от будущей прекрасной избранницы, к сожалению. От неизвестного ему человека, с которым, будь его воля, Лернэй не пожелал бы ни общаться, ни встречаться. Получать от него какие-либо послания не хотел тоже, да только разрешения Лернэя спросить забыли. Писал этот неизвестный, разумеется не подписавшийся, о том, что последний оплот пресветлой империи, ее сердце (хотя помянуть кровеносную паутину было бы уместнее), все еще бьющееся и разящее слуг тьмы (ох уж эта пафосность верующих), вот-вот остановится.
И что? — мог бы спросить Лернэй, если бы имелось у кого. А ничего. Даже ящерка к тому моменту, как он прочел послание, куда-то упорхнула. Некто поставил его в известность о делах, к коим Лернэй не имел отношение. Вот только попробуй: докажи, что действительно не имел, не в курсе, никогда не связывался и сам не шпионил.
Поселилась во дворце зверушка: не одна, еще и со свитой — так в шутку, в которой, как известно, правды никак не меньше половины, Лернэй обозначал свое положение. Во дворце места много, еще и король отчего-то не захотел отказываться от бесед с ним, видимо, находя в дискуссиях и спорах за партией в шахомат странное удовольствие. Да и не считал король верным выгонять на улицу (в прямом смысле слова, поскольку имперские владения Лернэя, наверняка, лежали в руинах) стольких людей. Светлых магов, но, в конце концов, в королевстве никогда гонений по цвету дара не устраивали, в отличие от погибшей родины. Да и являлось посольство (в том Лернэй мог дать ногу на отсечение, если не голову) светским, не входящими в орден света. По недавним временам судя, их так и так должны были бы вышвырнуть из империи, руководствуясь принципом кто не с нами, тот против нас. Можно сказать, король спас их всех от нищебродства по чужбине, и Лернэй был искренне ему благодарен за это. Но теперь, похоже, все.
Лернэй умел читать между строк — раз. Никогда не бегал от неприятных известий — два. И конечно, понимал, что даже с гибелью родины, система шпионов, внедренная в королевство, не делась никуда. Слуги погибшей империи продолжали пакостить. На что рассчитывали? Лернэй мог лишь строить предположения. Первое и самое отвратительное — все еще верили будто за подлость им воздаст господь, причем отнюдь не по совести, то есть покарает, а, наоборот, одарит-возвысит. Второе – по привычке. Если едва ли не с пеленок кого-то ненавидишь, то и дальше станешь, вне зависимости от того существует ли еще покровитель и имеет ли действие какой-нибудь смысл. Ну и самый невероятный: некто решил не менять изначального замысла свержения короля и строил грандиозные паны по захвату власти и возрождению империи уже на новых землях.
Записку Лернэй перечел трижды, не нашел в ней никаких просьб или указаний и задумался. Во-первых, зачем бы кому бы то ни было его предупреждать?
А потом его как громом в ясную погоду поразило. Да его же решили подставить! Кому-то из выживших верующих рыбной костью застряла в горле и голове мысль о том, что посольство погибшего государства живет при дворе без нужды и радеть за дело света не собирается, только беженцам помогает, причем не делая различия по окраске дара.
Некроманты, конечно, люди неглупые, из-за записки дурацкой никого арестовывать не будут, но наверняка ведь не одна записка сыграет! Заговор планируется не картонный, а самый что ни на есть настоящий. И… никто и никогда, даже Край Верн, держащий железной хваткой кучу важных нитей судеб и тайный сыск в придачу, не поверит, будто посольство империи при дворе не при чем. Переселят их в казематы, если вообще не убьют. Последнее — самое правильное, поскольку некроманты умеют расспрашивать духов. И хорошо, если ограничатся одним Лернэем, но могут ведь приговорить и остальных.
Жаль в этой ситуации не столько себя — к положению человека, лишившегося родины, Лернэй привык уже давно, его даже гибель не страшила, словно какого-нибудь некроманта: не сделал он ничего против совести, пусть и не сумел бы того доказать — сколько своих людей. Людей, которых он теперь пытался вывести из дворца и прикладывал для того все усилия.
Прорваться к выходу не вышло. Бежали на третий поверх по галерее в малый тронный зал. Отсюда — насколько Лернэй знал, а ему рассказал сам его величество — вел подземный ход. Куда? А не все ли равно? Должно быть, если им удастся покинуть дворец, то выйдет выбраться и из столицы?
Дальше Лернэй не загадывал, решив для начала справиться с побегом. Выберутся — побегут дальше, станут печься о поиске коней, ночлеге, еде, воде, куда податься так, чтобы устроиться спокойно и никто не выместил на них злости, которая (Лернэй прекрасно это осознавал) несправедлива в отношении него, но абсолютно верна в целом. Ну а если не выйдет — множество забот развеются, словно дым.
«Двадцать человек — не такое и великое посольство, — подумал Лернэй. — Среди них семь дам, одна с ребенком — немного же осталось от пресветлой империи. Хорошо, хоть эти живы. И… возможно, нас даже искать не станут. Кому мы, в конце концов, сдались?»
На этом мысль забуксовала, и Лернэй, дав себе мысленную оплеуху, выпустил в ближайшего выпрыгнувшего из-за угла, как солнечный луч из-за тучи, гвардейца шар света.
Мельком порадовавшись тому, что он маг слабый — иного не отправили бы с посольством, по сути, отец эту должность выкупил, поняв насколько Лернэю не по пути с орденом — и никого не только не убьет, даже не покалечит, самое большое задержит, побежал в зал и помог запереть высокие массивные двери на ничуть не менее массивный и тяжелый засов.
— Красивые двери, может, ломать не станут, — проговорила Терния, отдуваясь. Она не считала себя сокровищем, уносимым от злодеев, и помогала, чем могла, в том числе и с дверями.
Глядя на нее: раскрасневшуюся, растрепанную, решительную — Лернэй в который раз подумал, как же ему повезло с посольством. Никто не причитал, не жаловался, не требовал заботы сверхнеобходимого или привилегий. Наверное, в том не имелось связи, но Лернэй стал подозревать, что потому как никто из двадцати в
