Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
Я только присвистнула. Виллемина рассмеялась:
— Ах, дорогая сестрёнка! Мессир маршал мог сколько угодно подозревать в злодейских кознях чужую королеву, ведьму, адскую куклу… но собственного прадеда, пришедшего из долины смертной тени… о! Тайны рода, видишь ли! И кое-какая общая жестокая правда… окопная. Самое удивительное в этой истории — то, что ни Эглир, ни, тем более, я не подталкивали мессира Норфина к безумной мысли о путче. Это сделали Хаэла, то отношение, которое сформировалось при весьма чернокнижном дворе к военным аристократам, простецам, крепким в старой вере, и эта самая обжигающая окопная правда. Беда в том, что никто из этих самых военных аристократов в принципе не мог ни повлиять на короля, ни возразить Хаэле. В сущности, они сами ощущали себя не только бессловесным пушечным мясом, но и жертвенными животными на адском алтаре. Я была готова способствовать, помогать деньгами или оружием… но ведь ты понимаешь: ни деньги, ни оружие — не орудия против ада. И я убеждала мессира Норфина дождаться удобного момента… смертельно боясь, что Прибережье не переживёт этого ожидания. Сделала ставку на фарфоровых воинов, потому что мне в них мерещилось нечто…
— И мы с фарфоровыми добыли тебе голову Хаэлы, так?
— Вы с фарфоровыми переломили войну, Карла, — серьёзно сказала Вильма. — Добыли нам победу, которую нельзя, просто нельзя было вырвать никак иначе. Ах, милая моя сестрёнка, у нас ведь не было шансов — вообще, никаких! Я не успела, я видела, что промышленность не тянет, армия нуждается в реформах, я не успела и не успевала… Мы могли отбиваться только на море, потому что Гелхард всё же ухитрился сохранить флот, но это не спасло бы Прибережье… Всё во мне леденеет, когда я думаю, чем мы рисковали. И вот я вложила всё, что сумела наскрести, в фарфоровую гвардию, а они — и ты — добыли победу.
— Какую-то странную… — пробормотала я.
Виллемина победительно улыбнулась:
— Драгоценная моя сестрёнка, какая разница!
— Он предал своего короля…
— Спроси у Ричарда, что он об этом думает, — Вильма погладила стекло ладонью. — Милая, чистая, светлая Карла, прости. Я всей душой люблю Прибережье, всё ему отдала — и отдам всё, что осталось, не сожалея. Мы не отдали страну аду, сестричка. Мы сохранили жизни, наша экономика ещё трепыхается — и мир спасёт её от гибели.
— Но дыра в ад в Святой Земле, — заикнулась я.
Виллемина вздохнула — и я вдруг почувствовала, насколько она устала. Как живая девушка.
— Милая Карла, — сказала она тихо, — то, что вам удалось закрыть дыру в Синелесье, — видимо, особая милость Божья. Ты уверена, что это можно повторить в Святой Земле теми же силами? Промолчу, что для этого мне придётся не нашу территорию защищать на ширину линии фронта, а прямо отправить диверсантов за Перелесье, в резиденцию самого Иерарха… Ставлю собственную фарфоровую голову против твоего любимого черепахового гребня, ничем не рискуя: это вызовет новую войну, сестричка. Со Святой Землёй, богатой и могущественной. И её союзниками, несомненно.
— Святая Земля всё равно ввяжется, — вздохнула я. — Ведь Святой Альянс…
— Развалится, — махнула рукой Вильма. — Этого я могу добиться — и добьюсь. Из этой войны мы выйдем чистыми, как первый снег, оплотом света на пути ада. Я больше никогда не буду играть по чужим правилам, дорогая. Меня застали врасплох, потому что я получила тяжёлое наследство, но это не повторится.
Я смотрела на неё, слушала металлические нотки в её голосе, впитывала её решимость, как сухой песок впитывает воду, — и у меня потихоньку отлегало от сердца.
— Ты считаешь, я веду нечестную игру? — спросила Вильма весело.
— Ага, — брякнула я. Улыбнулась ей.
— Ах, где же нынче благие короли! — хихикнула Вильма. — Бедный Рандольф? Или Майгл Святоземельский, который понятия не имеет о войне с адом? Нет уж, политика — игра без правил! Меня ударили, когда я пыталась подняться на ноги, — удивляться ли, что я выбрала момент для удара в спину? А ты, как я почувствовала ещё там, в балагане, моё истинное оружие, моё главное оружие, моё непобедимое оружие… и не красней!
— Я просто никак не могу всё это до конца понять, — призналась я.
— Скоро наступит мир с Перелесьем, — сказала Виллемина. — Это ты понимаешь, милая моя Карла? Мы получим как минимум хорошую передышку — и сможем собраться с силами. Остался последний рывок: тебе надо встретить послов. С тобой будет прекраснейший мессир Валор, который всё знает, так что встреча не составит труда… А как чувствует себя мессир барон Чистоводский? Насколько я могу судить, ему лучше?
— Ты запросто можешь обрадовать Мельду, — сказала я. — Ланс пришёл в себя. Выглядит он ужасно, но это пройдёт, ему нужно только отлежаться и отъесться. Зато он похож на себя и говорит здраво… Честно говоря, я думала, что он того… сошёл с ума от пыток. Нет, пронесло — видимо, это было действие проклятия, а не безумие.
— Превосходно, — сказала Виллемина. — Лучше и ждать было нельзя. Вы с мессиром Валором представите мессира барона послу и его свите. Даже если наш бедный друг мессир Ланс будет чуть-чуть не в себе — не страшно. Насколько я поняла мессира Валора, барон — единственный выживший пленный такого серьёзного ранга?
— Я не знаю, — созналась я. — Если Валор тебе так сказал, значит, так и есть: наверняка он общался с пленными.
— Превосходно, — повторила Виллемина. — Вот вы и покажете мессирам перелесцам, как адские прихвостни страшными пытками пытались вырвать у юного прибережского аристократа согласие предать свою семью, страну и корону. И вообще… не стесняйся, дорогая, покажи им всё. В подробностях. Если у их газетёров будут светописцы — позволь им сделать светокарточки всего, что они захотят запечатлеть. Полагаю, они пробудут на вашем объекте до подхода наших передовых частей. Там будут медики, алхимики и некроманты, привезут ещё еды, медикаменты, одежду — в общем, помогут несчастным пленным прийти в себя, чтобы вместе с нашей армией вернуться домой. Но тебя я жду в столице вместе с послами. Жду тебя, мессира Валора, мессира Ланса и нашего драгоценного Клая. Вас будут сопровождать кавалеристы, на всякий случай и для пущей убедительности. И я попросила бы проводить прекраснейших мессиров послов теми самыми непростыми дорогами,
