Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин
— Ну вот, — сказала я. — Знаешь, мне проще договориться с демоном, чем с этими всеми… газетёрами, послами и прочей… это самое… почтеннейшей публикой.
— Бедная Карла, — ласково и лукаво сказала Вильма. — У меня нет сердца, я безжалостна, я снова отправляю тебя в бой с чудовищами. Но ведь это именно потому, что у тебя есть опыт и ты умеешь побеждать чудовищ.
— Прекраснейшая государыня мне просто льстит, и всё, — сказала я. — Беспардонно. Льстит. Потому что этих чудовищ я не умею.
Виллемина молитвенно сложила руки:
— Ах, дорогая, это последний бой нашей войны, мы с тобой должны его выиграть. Нам надо победить окончательно — и закрепить эту победу. Милая моя сестрёнка, тебе не придётся туго шнуроваться, блюсти этикет и даже быть с ними особенно любезной. Я скажу больше: если ты на них наорёшь — это не помешает делу, уверяю тебя. Может быть, даже пойдёт на пользу. И не позже чем через три-четыре дня ты уже будешь в столице — и забудешь этих дипломатических монстров навсегда, как кошмарный сон.
Я невольно улыбнулась:
— Ну что же мне остаётся! Хорошо, я буду себя вести, как старик-гид на развалинах языческого капища в Голубых Гаванях. Если мессиры соблаговолят поглядеть налево — они увидят обломок той самой стены, на которой была легендарная фреска с Морской Девой. Если мессиры присмотрятся — вот, пятка Девы даже уцелела под грузом лет…
Вильма звонко рассмеялась, так что даже вскочила и гавкнула дремавшая рядом с зеркалом Тяпка.
— Идеальный тон, дорогая! Вот так и говори с ними. А я наберусь терпения — и буду ждать тебя, как рассвета после долгой ночи. Мы молодцы.
Теперь ты поспишь, хотела сказать я, но тут за зеркалом послышались лёгкие шаги, и я услышала тихий голос Друзеллы:
— Государыня, прошу меня простить, но вы распорядились срочно сообщить вам, когда прибудет мессир Броук…
Вильма порывисто вздохнула. Она уже была совсем живая в неживом теле.
— Прости меня, сестрёнка. Мне надо бежать. Это очередное настолько важное дело, что оно не терпит даже пяти минут.
— Ты когда-нибудь спишь? — вырвалось у меня.
— Мы с тобой когда-нибудь выспимся, цветик, — улыбнулась Вильма. — Когда будем старенькие, будем носить кружевные чепчики… и научимся вязать носки и варежки. Удачи тебе, леди-рыцарь!
— И тебе, — успела сказать я.
И зеркало погасло.
Мне больше ничего не оставалось, кроме как вздохнуть, свистнуть собаку и пойти обсуждать положение с друзьями. Мне не хватило Вильмы. Мне хотелось жаловаться Валору на свою горькую судьбу. Мне хотелось обнимать Клая. Но я понимала, что всё это не те действия, которые могут привести хоть к какому-то годному результату.
Поэтому я просто сказала:
— Значит, так. Валор ведь всем рассказал, да? Делать нечего, придётся как-то принять этих упырей — и с дипломатическими целями сделать вид, что они вовсе не упыри.
На том и порешили.
25
Самое обидное — что они добрались только на следующее утро. Больше чем через сутки. Хуже всякой улитки.
Я бы истерзалась ожиданием, но положение спасло то, что было абсолютно некогда. Навалилась невероятная куча дел, которые необходимо было переделать срочно, — и мы все сбились с ног.
Во-первых, с пленных явственно спало проклятие. Я сходу заметила уже утром: даже самые измождённые теперь не выглядели дряхлыми стариками, каким-то образом к ним мало-помалу возвращалось украденное время. Надо думать, что оно просачивалось из тех, кто это время воровал, подумала я. Что-то мне подсказывало, что мы ещё узнаем немало интересного, — и это даже заставляло смириться с необходимостью общаться с гнусными перелесскими газетёрами.
Хоть эти гады наверняка до переворота писали страшные гадости про нас, про мою Вильму и вообще про Прибережье. А теперь будут изображать трогательных птенчиков, знаю я.
Но неважно. Наши пленные приходили в себя — и, очнувшись, вспоминали, что давно голодны, ранены… Интересная штука: пока они потихоньку умирали — им уже было всё равно, все чувства притупились. А теперь жизнь в них возвращалась — и боль вернулась, и все обычные человеческие неприятности и неудобства. И из печальных призраков пленные превратились в живых солдат, которые жаловались на боль в ранах, ворчали, что еда на складе у железки уцелела, а почти всё спиртное оказалось в той части, где был взрыв, что и еда воняет дымом, но хорошо, что есть хоть такая… Ждали медиков. Валор, Дингл, который в другой жизни был военфельдшером, и двое диверсантов, взявшихся помогать, пытались в меру сил облегчить раненым это ожидание. Ещё до моей беседы с Вильмой вампиры, оказывается, перекинули через зеркало посылку от Ольгера, у наших санитаров-добровольцев теперь были обезболивающий бальзам, очищающая сыворотка, которой полагалось промывать гноящиеся раны, мазь от ожогов и много бинтов — целое богатство, но всё равно оказалось мало.
Во-вторых, мы с Клаем, Хельд и призрак Индара все вместе разгребали весь кошмар в штабном корпусе плюс разбирали артефакты, архив и прочее имущество Хаэлы. Страшно грязная была работа, я с удовольствием бы перевесила её на кого-нибудь другого. Но у диверсантов, несмотря на блёстки Дара, не хватало сил, а Валор был слишком занят с живыми, которым его помощь важнее. Волей-неволей пришлось возиться со всей этой мерзостью.
Нам неожиданно очень помогал Хельд. Мы ему, конечно, рассказали, что сюда едут перелесцы заключать мир с нашей королевой. Хельд вдруг пришёл в восторг и ажитацию.
— Да что вы говорите! — причитал он в полном экстазе. — Как, вы говорите, зовут этого маршала? Норфин? По всему похоже, что достойный человек! Надо же, и в Перелесье попадаются настоящие военные и аристократы, даже удивительно!
Индар, выпущенный из ловушки под честное слово и обещание помочь с архивом, не возмущался громко по многим причинам, но промолчать тоже не мог — и еле слышно пробормотал как бы про себя:
— Вот оно, болото! Предатели у них — достойные аристократы… чем гнуснее подонок, тем громче они восхищаются… языческое отребье…
У Хельда вспыхнули бледные щёки.
— Ничего! Вам, перелесцам, ещё отольётся! Всю историю гребли под себя, наживались за счёт соседей, грабители и убийцы! Заболотье скоро станет свободным, вот увидишь! Это хорошо, что ты до конца не сдох: поглядишь ещё на знамёна с папоротником…
Они принялись яростно пререкаться, поминая королей Перелесья до семьдесят седьмого колена, кошмарные языческие культы заболотцев, не менее кошмарные традиции перелесцев, каменные алтари в излучинах рек, чернокнижие, которым владеет каждая перелесская старуха,
