Наследник огня и пепла. Том IХ - Владислав Добрый
Звук здесь искажался. Копыта лошадей ударяли в землю почти беззвучно. Голоса, если и доносились, звучали чуждо, пусто. Дорога вильнула в сторону. Я махнул копьём с баннером, указывая колонне направление.
Здесь было не темно, но и не светло — сумрак, длинные, густые тени и почти полное отсутствие цветов. Казалось, всё вокруг освещено где-то очень высоко старыми офисными лампами —такими, старыми, советскими, с длинными трубками. Вуаль пропускала лишь часть видимого спектра. Задерживала ультрафиолет, надо полагать.
Впереди показались изломанные, ковыляющие фигуры. Над ними порхнули полупрозрачные тени вендикатов. Мы смяли их легко: призраки лопались от точных арбалетных выстрелов, лишь немногие добирались ближе. Только чтобы бесславно погибнуть на жалах копий. Ожившие мертвецы меня почти не впечатлили — в фильмах моего мира они выглядели живописнее. Местные зомби были неуклюжими, медленными, и для тренированных убийц на обученных лошадях — почти неопасными.
Страх, от которого дрожали руки и бешено билось сердце, отступил. На смену ему пришла знакомая, жаркая, азартная и весёлая ярость. Но было в этом ощущении что-то иное. Как будто холод разливался по груди. Это была уже не ярость — это было зло. Холодное, чужое. Я знал — это не моё. Это тьма касалась нас. Не ударом — призрачными зеленоватыми щупальцами. Сомнением. Она искала трещины.
Немертвые и призраки попадались всё чаще. И хотя они оставались столь же беспомощными перед моими людьми, нам пришлось придержать коней.
Я привстал на стременах и огляделся. Как и ожидал, сплочённости надолго не хватило. Всадникам стало тесно на дороге — они расползались вширь. Пехотинцы, наоборот, сбивались в плотную толпу — что, впрочем, было даже к лучшему. Но темп движения они потеряли.
Я заметил шлем Гвены рядом, раскрашенный в зелёно-жёлтую клетку — геральдические цвета графства Адвес. Забрало было открыто. Лицо… сосредоточенное и серьёзное. И ведёт себя непривычно тихо. Тоже что-то чувствует?
И тут, в тридцати метрах сбоку и позади, смертоплёт выдал себя магией. Из большого амбара выплыло зелёное облако — клубящийся сгусток чар. В него вляпались пара отбившихся от строя всадников.
Железо кольчуг и лат прорвало магию — чары не сумели опрокинуть в безумие всадников. Но лошади под ними всполошились: прыгали на месте, как напуганные кошки, раздавая удары копыт в воздух. Всадники закричали, дернули поводья — рыцарские седла с высокими луками удержали их, а удила рвали лошадям губы. Жестоко, но эффективно — лошади присмирели.
Я указал копьём на окно, откуда исходила опасность остальным, но молча. Бежать на помощь мне далеко, предупредить тех, кто рядом не смогу — отсюда они бы всё равно не услышали. Я хотел сделать хоть что-то для этих всадников. Судя по поношенным бело-красным котами и лентами на предплечьях и древках копий — мои, «таэнцы». Из окна второго этажа серого в этом освещении, типично караэнского дома — купеческого, зажиточного, с деревянными ставнями — вылетела здоровенная, черная как клякса тварь. Что-то паукообразное, с шиловидными длинными лапами. Она выломала раму и, с хрустом сломав ставни, рухнула на улицу.
Грохот привлёк внимание, и один из всадников успел развернуть щит — тварь ударила длинной лапой, но не достала. Следом вонзила пару конечностей в коня. Бедное животное закричало — не заржало, именно закричало, жалобно и по-человечески. Под ним подломились ноги, оно сделало пару судорожных скачков и рухнуло — смерть была быстрой. Похоже, тварь высасывала из него кровь и жизнь разом.
Но вот его всадник явно не смотрел голливудских фильмов. Он не собирался умирать для нагнетания атмосферы. Щит был пробит, но он всё ещё работал им — блокировал удары, мешал смертоплету найти слабое место в доспехе. Тварь не справлялась: человек был сильнее, заламывал ей лапы, сдерживал нажим. Острые, черные конечности скрежетали по шлему, срезая сталь стружкой, но не находили уязвимого места.
А рыцарь в ответ кромсал её кинжалом — здоровенным, широким, настоящим «караэнским». Потом — умудрился вбить в пасть твари колдовской лёд, хитрой многоугольной формы, с бритвенно острыми гранями, соскочил с седла и отбежал. Красиво. Ударил — и ушёл. В лучших традициях.
Тварь, истекая ядовитой магией, зашаталась и поковыляла к дому, тряся лапой, на которой так и болтался пробитый насквозь щит. Дёргала ей, как кот, наступивший в воду. Это её и погубило — задержалась на секунду, стала удобной мишенью. Ледяной снаряд разбил ей одну из опорных лап, следом прилетело несколько арбалетных болтов. Она замедлилась ещё больше — как раз настолько, чтобы скакавшие мимо на проворных, низкорослых караэнских лошадках всадники смогли метнуть в неё короткие копья. Один, за другим. Попадали не все — но мы, люди, умеем брать числом.
Смертоплету стало очень не очень.
Досмотреть, чем закончилась его история, я не успел — с другой стороны донёсся новый, пронзительный крик.
Глава 4
Костяной
Кричали сегодня много. Почти все. Разве что вокруг меня люди старались не орать.
А я все больше терял надежду найти осадные орудия. Или, даже, хотя бы предводителей. Это была не армия. Ни у врага, ни — если уж по правде — у нас.
Неживые и чудовища, пусть агрессивные и смертоносные, нападали беспорядочно. Они вырывались из домов, из распахнутых дверей амбаров, просто брели по полям в нашу сторону, изредка кидались с чердаков домов вдоль дороги. Это, в основном, вендикаты — они склонны устраивать засады. Ожившие трупы таким не заморачивались: просто шли к ближайшим живым, как стекает вода по уклону.
Один из немертвых, на вид живой только слегка синюшный, завалился в выгребную яму и никак не мог выбраться. Он так и мыкался там, неуклюже сгребая на себя землю со стенок, пока ему не пробили череп большим камнем. Рядом целая группа из десятка местных зомби оказалась запертой во дворе. Высокая стена, хорошие ворота. Среди неживых были дети. Особенно мерзко. Группа ушлых пехотинцев переколола им головы алебардами через забор, стоя на щитах товарищей. Судя по копью с большими деревянными ножницами в центре их отряда — какие-то портные.
В сопротивлении нежити не было ни стратегии, ни просматривалось задумки, команды. Лишь злоба. Лишь тупая, медлительная, механическая жажда убийства.
И мы, живые, им не уступали в хаосе.
Если в этом мире и были наставления об идеальном построении, то они остались непрочитанными в «диалогах» учёных мужей и «мемуарах» полководцев. Люди не автоматы. И прямо сейчас я видел этот разительный контраст — когда они бились с безликой и бесчувственной нежитью.
Каждый отряд пехоты, каждое рыцарское копьё
