Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец
Стоять, глазеть на всех и рассуждать не было времени. На все мысли ушло не больше секунды, Крестовский еще полностью не повернулся в мою сторону, а я уже сорвался внутрь.
— Господа, прошу прощения за опоздание, — я шагнул к Крестовскому, поймал зарождающуюся на его губах злую усмешку, и резко развернулся к Светлане, услышав за спиной разочарованный хмык.
— Светлана Юрьевна, вы божественны! — я поклонился, протянул руку. Она подала свою, прикрыв нижнюю часть лица веером. Я, не разгибая спины, подхватил ее ладонь, ощутил ее расслабленную мягкость, через кружева почувствовал нежность кожи. Прикоснулся губами к тыльной стороне, и поднял на Светлану глаза. Поймав ее взгляд, улыбнулся.
— Светлана Юрьевна, не оскорбляйте наше скромное собрание, не прячьте свою красоту от нас за веером. Он, безусловно, красив, но вы намного краше. Так позвольте мне восхититься вашей красотой видя ее, а не злосчастный веер. И прошу вас не прячьте ее.
Не отводя взгляда от глаз Светланы Юрьевны, я еще раз поцеловал ее руку и только после этого позволил себе разогнуться. Отец всегда говорил, что я не умею говорить комплименты. Он утверждал, что то, что я считаю таковыми, походит для дешевых кабаков на городской окраине, а не для приемов или балов. Однако сам никогда не демонстрировал примера, даже в отношении мамы. А в гимназии комплиментоведенье только со следующего года. Потому как сумел, так сумел. Однако судя по краске тронувшей щеки Светланы, комплимент сработал.
— Благодарю вас, Ваша Светлость, — она не вставая кивнула и веер убрала. — И за приглашение вас тоже благодарю. Я в первый раз в вашем доме, вы должны мне тут все показать.
— Обязательно! — Я окончательно выпрямился, и улыбнулся ей. Спасибо за подсказку Светлана Юрьевна, теперь мне будет легче. И плевать, что за спиной моей недовольно хмыкает Крестовский, сейчас и до него очередь дойдет. — Конечно же я вам все покажу, расскажу несколько весьма занятных историй, — я глупо хихикнул, вспомнив одного безумного старичка, живущего по соседству с поместьем деда. — И сад. Я покажу вам сад. Зимой он особенно прекрасен.
Она поклонилась, я кивнул ей.
— А сейчас, простите, я должен поздороваться с остальными гостями.
Она благодушно разрешила, прикрыв глаза и чуть опустив голову. Я повернулся к Крестовскому.
— Петр Андреевич, рад вас видеть в добром здравии и прекрасном расположении духа!
Он улыбнулся, криво, немного злобно. Так, должно быть, кот улыбается зажатой в углу мышке. Обмен любезностями с Крестовским понемногу перерос в обмен колкостями, а затем и в неприкрытую пикировку. Градус нашей спокойной, без нервов, криков и угрозы применения оружия, повышался медленно, но все же повышался. Мы медленно приближались к той точке, когда голос одного сорвется на визг, а второй достанет перчатку.
Однако Крестовский до этого не довел. Он весело рассмеялся, протянул мне руку.
— Глеб Александрович, рад что вы сохраняете чувство юмора даже в таких печальных обстоятельствах.
Он протянул мне руку, а на губах его играла самая настоящая, довольная улыбка. Единственный глаз так и светился от счастья. Мне же на ум вновь пришло сравнение с котом, который догадался забросить мышь в сметану и теперь у него и то и другое. Я пожал ему руку и он, притянув меня к себе, крепко обнял.
— Ты не видишь, — прошептал он мне на ухо, — но Светлана сейчас весьма горда тобой. Ты молодец! Продолжай дальше.
Он отстранился. Я нахмурился. Что за ересь? Я ничего не сделал, такого, чтобы дать Светлане Юрьевне повод гордиться мной. Это простой этикет, который мне вбивали родители и воспитатели с самого раннего детства. Я просто вел себя как привык. И за подобное поведение отец меня ругал, говоря, что я создаю о семье не самое благоприятное впечатление. А Светлана Юрьевна гордится мной. Странно.
— Господа, — я отсалютовал клопам, — к вам я подойду чуть позже. Сейчас же позвольте мне отлучиться, чтобы переодеться в одежду более подобающую сегодняшнему вечеру.
— Полноте скромничать, — совершенно искренне рассмеялся Крестовский. — Не стоит переодеваться, Глеб Александрович. Я бы в жизни не снял форму, получив подобное назначение, даже если бы и воспользоваться ей смог лишь через полтора года. Да я бы спал в ней.
Я сглотнул. Какое еще назначение? Куда? Я уставился на Крестовского, ожидая объяснений, но он проигнорировал меня и продолжил:
— Тем более, что именно по этому поводу мы все здесь и собрались, — хищно скалясь добавил он.
— Да, Глеб Александрович, не снимайте форму, лучше позвольте нам разглядеть ее подробней, — подала из-за спины голос Светлана Юрьевна.
— Как я могу отказать вам, — я повернулся к Светлане Юрьевне, увидел взгляд ее прищуренных глаз. направленный мне за спину и хитрую улыбку. Позади меня скрипел зубами Крестовский и я понял, что одной своей фразой Светлана испортила ему игру.
Так вечер и пошел. Меня осаждали, то Гришка и сотоварищи, то наши взрослые учителя. И те, и другие стремились вывести меня из равновесия, заставить ошибиться или что-то придумать, или приукрасить. Я же держался известных фактов, и даже когда Крестовский или Жаров подводили меня к очень красивой лжи, я либо уходил от ответа, либо говорил правду насколько ее хватало.
Лучше бы я бегал. В мороз. По снегу, которого по пояс навалило. Лучше бы я тяжести таскал. Лучше бы замерз тогда с пистолетом в руках. Я устал. Я вымотан, голова почти не соображает, тело еле слушается и вновь стало холодно. Я только что в камин не забираюсь, стою, обняв горячий камень, пью горячий какао, и мерзну.
А чертов экзамен все продолжается. Крестовский сам словно с цепи сорвался, но прежде Гришку на меня спустил. Они нападали с разных сторон, пытаясь укусить то там, то сям. Искусство, политика, светская жизнь Астраханской губернии, слухи из Петербурга, Москвы, Томска. Сплетни о романах и покинутых любовниках. Единственная тема, которую не трогали это родители. Но и ее мы обойти были не в состоянии.
Петр Андреевич догадывался, как я себя поведу, а потому мы и перебрались к камину. Учителя заняли кресла, Волчок свернулся в кресле у входа и посапывал, иногда поскуливая, как самый настоящий волчонок. Никанору Крестовский разрешил снять пиджак и теперь вновь взъерошенный парень сиял счастливой улыбкой, стоя с бокалом в руках за креслом Перта Андреевича. Жаров же расположился
