Эйнемида IV. Солнце нового мира. - Антон Чигинёв
‒ Б-брат… ‒ прошептал он, и стон ужаса пронёсся по залу. Феспею казалось, будто он спит либо окончательно сошёл с ума.
‒ Ты узнал меня, ‒ спокойно кивнул Алгу… то есть Ушшурбалиссар. Тот, о котором говорили шёпотом, с тех самых пор, как Феспей прибыл в Нинурту. Великий пророк степи оказался красивым смуглым мужчиной с чёрной бородкой и благородным орлиным носом. Поэт вдруг вспомнил, где видел это лицо. Перед ним стояла ожившая статуя молодого Нахарахаддона, отца братьев-царей, сработанная кем-то из эйнемских мастеров. Вот только глаза покойного владыки не пылали слепящим белым пламенем.
‒ Б-брат… я…
Тот, кого некогда звали царём Ушшурбалиссаром, тяжело взглянул на брата. Покрытые копотью и кровью варвары выстроились вдоль стен за его спиной.
‒ Не стоит искать оправданий и молить о прощении. Твой брат простил бы тебе предательство, но Алгу оно уже безразлично. Ты убил невинных, людей Слова, которые следовали прямым путём и не имели греха перед тобой. Их кровь на тебе, и настало время платить, ибо зло не должно избегнуть наказания. Таков прямой путь.
Он шагнул вперёд, и вдруг на его пути вырос Эн-Нитаниш. С топором наперевес, он заслонил своего владыку ненавидяще пожирая глазами белую фигуру.
‒ Ты преграждаешь мне дорогу? ‒ спросил Алгу. ‒ Отойди. По вашим законам, я твой царь.
‒ Ты не мой царь! ‒ с горячностью воскликнул молодой человек. ‒ Кем бы ты ни был, ты залил кровью священную землю! Ты убивал мидонян! Ты погубил Мидонию! Ты враг, и я убью тебя, как врага!
‒ Я не погубил Мидонию, но принёс ей спасение. Ей и всему миру… ‒ бесстрастный голос пророка прозвучал устало. Страшная рана на его плече ярко алела в свете горящих письмен. ‒ Уйди с дороги. Я не желаю твоей смерти.
‒ Умри!
Эн-Нитаниш ударил наотмашь, целя в раненое плечо, но Алгу, легко взмахнул окровавленной рукой, и топор начальника стражи отлетел в сторону. Белый шар булавы обрушился на молодого воина сверху, и тот рухнул на пол, истекая кровью.
Алгу открыл было рот, но прежде, чем он вымолвил слово, страшный крик вырвался из груди царя. Подхватив с пола топор Эн-Нитаниша, властелин шести частей света бросился на брата. Ярость придала Нахарабалазару нечеловеческую силу. Даже непобедимый пророк на шаг отступил перед его натиском, но только на шаг. Навстречу топору взметнулась булава, и вычурное придворное оружие разлетелось на части. Следующий удар пронзил Нахарабалазара насквозь.
‒ Искупление свершилось, ‒ провозгласил пророк, одной рукой поднимая нанизанного на меч брата. ‒ Кровь верных отмщена.
Последним усилием Нахарабалазар поднял уже подёрнувшиеся смертной дымкой глаза на своего убийцу. Он хотел что-то сказать, но вместо слов изо рта хлынула кровь. Бессильно уронив голову, царь повис на вражеском мече. Едва заметным движением Алгу тряхнул рукой, и тело бывшего властелина миллионов подданных с дребезгом рухнуло на расставленные по ковру кувшины и блюда. Золотой венец Хазраддона, несколько раз подскочив, покатился по мраморному полу, зловеще гремя в затихшем от ужаса зале.
Первым, воскликнув «пощады», упал на колени Наду-Кур. Некоторые последовали его примеру, остальные тихо плакали либо молились. Алгу не удостоил их даже взглядом.
‒ Вы клялись в верности своему господину, но лишь один поднял оружие в его защиту, ‒ сказал он. ‒ Теперь, когда он мёртв, вы готовы служить другому. Я не вижу в вас истины. Убить их всех. Слуг не трогать.
Надев маску, пророк перешагнул через тело убитого царя, поднялся по ступеням и сел на пустой трон. Нетронутый царский венец остался лежать на полу в луже вина и крови.
Вопли взметнулись к расписанному золотом потолку, когда плоскоземельцы с окровавленным мечами наголо накинулись на сбившихся в кучу придворных, но Феспей этого уже не слышал. Ужом скользнув в потайную дверь, он стремглав бросился прочь, в малый зал, а оттуда в зал для игр. Вихрем пронёсшись меж остолбеневших поваров, поэт выскочил на колонную галерею и перед ним раскинулась тёмная зелень Внутренних садов.
Глава XV
Хилон ожидал, что вид родного дома пробудит дремлющее горе или, наоборот, вернёт хотя бы тень светлых воспоминаний, но сейчас, под испятнанной подпалинами стеной, в голову лезли совершенно пустые мысли. Поймав себя на том, что попросту боится войти, Хилон зло толкнул белеющую свежей сосной дверь и шагнул за порог.
Здесь царили мрак и пустота. Ни одна лампа не освещала некогда полную света и родного тепла гостиную. Скудные лучи из узких оконцев да чадящая у кумира Тэйме-привратницы лампадка выхватывали из темноты то обрывок изодранного гобелена, то пустой мраморный постамент, то едва замазанное бранное слово поверх облупившейся мозаики. Сглотнув подкативший к горлу ком, Хилон осторожно прошёл на внутренний двор.
Она заметила его не сразу. Оправив чёрный балахон, женщина оторвалась от разбитой на месте бывшего цветника грядки с луком, взгляд подслеповатых старческих глаз остановился на посетителе. Спустя мгновение раздался протяжный крик:
– Благословен день, когда господин вернулся домой!
Плача и смеясь одновременно, старая Хлено с неожиданной для её лет прытью бросилась к потерявшему дар речи Хилону и обхватила ноги хозяина.
– Господин… Это ты, господин, во имя милости Айтэ, – полуразборчиво бормотала она, пряча в складках хилонова гиматия мокрое от слёз лицо. – Я знала, ты придёшь, не зря мне вчера снился золотой дрозд… Гелея! – напустилась она на замершую в дверях красивую женщину лет тридцати, испуганно прижимающую к груди крошечного ребёнка, – Что стоишь?! Немедля зови! Вернулся наш господин!
Женщина только охнула и скрылась в глубине дома, откуда вскоре послышались топот и возбуждённые голоса. Положив руки на голову рыдающей Хлено, Хилон отрешённо рассматривал кое-как вычищенный двор с замусоренным бассейном, испятнанную подпалинами мужскую половину и дочерна прокопчёную, зияющую пустыми провалами окон стену, оставшуюся от гинекея. В балконном проёме, где Хилон в последний раз видел жену и сына, ласковой улыбкой сверкнуло клонящееся к закату солне.
Дверь распахнулась, и, на бегу запахивая слишком большой для него хилонов халат, в сопровождении целой оравы незнакомых людей, появился старый друг, лекарь Петрей, которого Хилон уже привык считать мёртвым.
– Бессмертные боги, ты вернулся! – радостно воскликнул лекарь, и только теперь Хилон нашёл в себе силы заплакать.
***
– Вот так мы и живём, – Петрей наполнил из принесённого заботливой Хлено кувшина белеющий отбитой ручкой ритон
