Эйнемида IV. Солнце нового мира. - Антон Чигинёв
Едва видимый глазу взмах руки, и первый гоплитов упал, заливаясь кровью из-под расколотого шлема. Сразу дюжина копий ударила в грудь пророку, и дюжина копейных наверший упала на пол, отсечённая небрежным взмахом меча. Алгу шёл сквозь строй эйнемов, каждым движением руки забирая чужую жизнь, и его воины следовали за ним. Мгновение назад несокрушимая, фаланга перестала существовать. Каждый теперь бился за себя.
Зарычав от ярости, Каллифонт бросился на пророка. Казалось, сокрушительный удар пронзит белую фигуру насквозь, но Алгу чуть повернулся, и копьё бессильно скользнуло мимо, а сам стратег, потеряв равновесие, провалился вперёд. Свистнула в воздухе булава, жутко лязгнул металл, и шлем с алым гребнем отлетел в сторону. Каллифонт мешком рухнул на пол.
Пророк неторопливо обернулся к тщетно пытающемуся подняться на локте стратегу. Кривой меч, описав в воздухе замысловатую петлю, устремился к обнажённой шее Каллифонта, но вместо мягкой плоти встретил дерево и бронзу. Энекл успел. Последние эйнемы пали под мечами кочевников, но единственный уцелевший стоял, закрыв командира щитом и с ненавистью глядя в бесстрастную белую маску.
Белая фигура вновь взмахнула мечом. Энекл отбил, удивившись силе небрежного с виду удара, и атаковал сам. Его копье мелькало иглой в руках ловкой ткачихи. Другой человек без щита непременно пропустил бы хоть удар, но тот, кто стоял перед ним, не был обычным человеком. Вскоре обороняться пришлось уже самому Энеклу. Жалобно трещал щит, утомлённые мышцы рвались, едва поспевая за сыплющимися отовсюду ударами, но тысячник держался. Подловив врага на слишком осторожном выпаде, он едва не попал под мышку. Невообразимо изогнувшись, Алгу уклонился, размашисто отбил едва не пронзившее его копьё, и отпрянул в сторону. Безликая маска пророка обратилась к дерзкому врагу.
‒ Как тебя зовут, воин, ‒ спросил он на чистейшем эйнемском языке.
‒ Энекл, сын Гидаспа, ‒ прохрипел тысячник пересохшим горлом. Если враг хочет поболтать, почему бы и нет? Когда ещё представится такой случай восстановить дыхание.
‒ Энекл… Мне знакомо это имя. Положи оружие, и будешь жить.
‒ А мой командир?
‒ Ты сопричастен прямому пути, он нет.
‒ Тогда и я скажу: нет!
Энекл ударил вновь, целя в грудь. Алгу отмахнулся мечом, и копьё вырвалось из пальцев, едва не сломав державшую его кисть. Булава обрушилась на щит, и тот треснул пополам, рука хрустнула, но прежде, чем Энекл успел почувствовать боль, в его грудь и живот словно ударило тараном. Согнувшись пополам, тысячник отлетел назад, на жалобно застонавшего Каллифонта.
‒ Верность ‒ свойство идущего прямым путём, ‒ сообщил пророк, глядя на поверженного тысячника, ‒ но умирать стоит, лишь если это имеет смысл. Смерть ради смерти не имеет ценности, в ней нет правды, и нет истины.
‒ Сдавайся… ‒ прохрипел Каллифонт, его окровавленное, мертвенно-бледное лицо очутилось совсем рядом с энекловым, глаза полководца уже начинали подёргиваться мутной пеленой. ‒ Делай… как он сказал…
‒ Нет! ‒ рыкнул Энекл. ‒ Нет!
Он поднялся рывком, не обращая внимания на висящую плетью руку, и потянул из-за пояса меч. Алгу терпеливо ждал.
Энекл прыгнул с места, без разбега. Оружие врага взметнулось навстречу. Страшный клинок Алгу пропорол измятый нагрудник и глубоко вонзился в тело, но за мгновение до этого Энекл дотянулся до затянутого белой тканью плеча. Кровавое пятно быстро поползло по одежде из-под вошедшего по самую рукоять меча.
Горестный стон пронёсся по рядам плоскоземельцев, но пророк устоял на ногах. Медленно вытащив из раны поразивший его меч, он отбросил его и поднял окровавленные пальцы, показывая их застывшим в священном ужасе сподвижникам.
‒ Смотрите, суеверные! ‒ воскликнул он. ‒ Взгляните, и убедитесь в том, что я человек! Кровь в моих жилах та же, что у вас, ибо все мы равны пред ликом того, кто судит и оправдывает.
Забытый всеми, Энекл полз по заваленному телами полу, оставляя кровавый след. Добравшись до бесчувственного Каллифонта, он кое-как подтянул к себе его щит, и, собрав тающие уже силы, заслонил своего командира от высокой белой фигуры, расплывающейся в слезящихся от боли глазах. Алгу медленно обернулся в их сторону.
‒ Жертва, ‒ промолвил он. ‒ Жертва не должна быть напрасной, пусть даже тот, ради кого она принесена, её недостоин. Это зовётся искуплением.
Отвернувшись от поверженных врагов, пророк великой Плоской земли медленно направился к дверям тронного зала, рубиновые звёзды крови мерно капали с его запястья.
Бело-синий кораблик, широко раскинув парус влетел в залитую солнцем бухту, и в пенной дымке показался белокаменный город с голубыми крышами и златоверхим храмом. Город надвинулся, налетел, поглотил, в бешеной круговерти замелькали улицы, дома, безумно вкусно пахнуло жареной рыбой, и вдруг всё исчезло. Осталось лишь одно лицо. Совсем не такое, каким ему полагалось быть сейчас, после стольких лет. Лицо молодой девушки, что целую вечность назад провожала брата на пропахшем рыбой эферском причале, и неверяще мотала головой, когда тот, натянуто смеясь, обещал привезти из Архены самое красивое ожерелье. Девушка приветливо улыбалась, но по её бледным щекам текли слёзы.
Затем пришла темнота.
***
Грохот удара заглушил остальные звуки, и всё замерло. Все взгляды обратились к искорёженным, выгнутым изнутри дверям. Второй удар ‒ зябкий ветерок пробежал по залу, погасив все лампы. Бесконечно долгое, мучительное ожидание в темноте. Третий удар ‒ тяжёлые створки разлетелись в стороны, и багряный свет факелов ворвался в дверной проём, освещая тёмную фигуру с булавой и мечом в руках. Фигура шагнула вперёд, сотни пламенных надписей разом вспыхнули на стенах, и в их ярком сиянии Алгу вступил в сердце Мидонийского царства. Безликая маска, заменяющая пророку лицо, медленно обвела взглядом испуганно притихший зал.
‒ Нахарабалазар, ‒ от негромкого голоса дрожал позвоночник и замирало сердце. ‒ Я пришёл судить тебя, во имя того, кто милует и наказует.
Спокойно допив вино, царь небрежно отбросил кубок, не спеша поднялся и надменно смерил пророка взглядом. В заляпанном винными пятнами платье, со сбившимся набок венцом, он казался велик, как никогда.
‒ Кто ты такой, чтобы судить меня, червь?! ‒ презрительно бросил Нахарабалазар. ‒ Я царь в этой земле, и здесь только одно право ‒ моё!
‒ Я могу судить тебя по законам человеческим, ибо ты не царь. Я твой царь.
Затянутая белой перчаткой рука потянулась вверх, безликая маска сверкнула в тонких пальцах, и из-под низкого капюшона
