Лабиринт кривых отражений - Светлана Алексеевна Кузнецова
— И у всех татуировочки под шеями, ну… как вы не дали мне явить, — договорил дух и подытожил: — Все.
Грис выпустил Лео и отступил на шаг. Тот махнул рукой, развеивая слепок человека с гнилой душонкой. Он не понимал, почему такие все еще рождались, каковы обстоятельства их формирования. Но не сомневался: душонка получила сполна, причем от себя же самой, а не некоего божественного судии, которому так стараются отдать право на суждение и осуждения убогие духом.
Нет страшнее палача, чем ты сам. И ни один выдуманный бог не простит, если сам себя простить не сможешь.
— Имперская элитка нарисовалась, — произнесла Матильда. — А мы-то надеялись, подохли все как одна, мрази просветленные.
— Или некто пытается направить нас по ложному пути, — заметил Грис.
— У того, кто нанимал меня, тоже лицо не просматривалось, — сказал командир наемников, — зато на пальце имелось примечательная такая печатка с крестом. Не сразу ее заметил, а потом напрочь забыл. Только сейчас вспомнил, когда этого изнутри выжигать стало.
Лео вздрогнул, покопался в столе. Найдя наскоро набросанный Каем рисунок, показал.
— Да, точно, — подтвердил командир наемников.
— Примечательная игрушка, — Грис сунул в листок любопытный нос.
— Кай начертил перед тем, как уехать в ту ночь, — сказал Лео. — Как знал, что понадобится. Печатку он углядел на Сестрие. И ведь столько лет, а я ни сном, ни духом. Даже не видел кольца этого.
— Значит, пора задать твоему светлому дружку парочку вопросов, — сказала Матильда.
— Я — с вами! — решительно заявил командир наемников.
— А-то! — успокоил его Войд. — И ты с нами, и мы с тобой.
Глава 16
— Я работаю на них столько, сколько помню себя, — Сестрий сидел за широким столом, прихлебывал из квадратного бокала и на Лео старался не смотреть.
Когда у скромного особняка, занимаемого в этом городке Сестрием, остановились три кареты и раздался стук в дверь, возможно, у него и возникло намерение бежать, но очень скоро исчезло. Не к лицу светлому магу его возраста и положения прыгать в окна, скакать с крыши на крышу и миновать чужие задние дворы, продираться через кусты и топтать соседские клумбы. Да и не верил он, будто вся эта клоунада возымеет смысл. Даже если каким-то чудом ему удастся скрыться, ясно же, что ненадолго. Слишком много явилось по его душу темных магов и стражников.
Открывать он послал самую старенькую и медлительную из горничных, чтобы подготовиться. Сестрий постарался придать лицу безучастное выражение, подхватил, не глядя, первую попавшуюся бутылку из личных драгоценных запасов и устроился в широком и удобном кресле, приняв раскрепощенную, полностью расслабленную позу.
В конце концов, он не расскажет ничего нового. Его когда-то убрали из дипломатической службы, узнав о заигрываниях с имперцами. А после отправили на границу, стремясь вычеркнуть из столичной жизни. Если бы Лео только пожелал, давно раскопал бы много интересного. Однако некромант решил проявить чистоплюйство, каким был знаменит, и не стал вызнавать о друге более того, что Сестрий рассказал сам.
Опаснейшая из способностей — умение дружить. Впрочем, Сестрий был светлым, а потому не стремился вникать, какими именно путами удерживают себя некроманты в этом мире. Привязанность, дружба, участие, множество прочих пустых слов, за которыми скрываются фантомы. Еще — долг. Не такой уж и фантом, если видишь воочию — а Сестрий видел и не раз насколько некроманты преданы королю и друг другу.
«Гости» не появлялись долго. Сестрий было решил, что ошибся, и даже успел чуть захмелеть от огромнейшего облегчения, упавшего на него подобно камню со скалы да прямо на голову. Но вот открылись двери, и первым вошел предводитель той банды, какую Сестрий нанял, чтобы похитить мальчишку.
Пожалуй, с этого момента участь Сестрия считалась решенной. Он совершил коронное преступление, бессмысленно отпираться. Потому он рассказывал, не видя ни малейшего смысла в сокрытии собственных тайн. Пожалуй, Сестрий даже гордился собой. Водить за нос столько времени одного из сильнейших некромантов страны, сыскаря, вхожего в десятку лучших… способен далеко не всякий.
— Жил я при посольстве. Сначала относил почту, кому следовало. Знакомился с нужными людьми, потом начал исполнять мелкие поручения.
— Которые становились все весомее по мере твоего продвижения по службе, — проговорил худой и высокий некромант, вызвавший к себе чувство искреннего отвращения, стоило ему переступить порог. Сестрий мысленно признал, что Лео на фоне данного типа выглядит гораздо человечнее.
— Я о том не думал, — отмахнулся Сестрий. — И о том, будто делаю неправильные с точки зрения главы моего государства вещи, не размышлял тоже. На империуса работал и мой отец, и прочие родичи. Пресветлая империя стремилась к воцарению добра и справедливости. Разве можно было препятствовать ей? Ни в коем случае. Я с детства мечтал о том светлом и прекрасном дне, когда моя родина преклонит колени перед светлейшим империусом, когда все уверуют в господа единственного и прекрасного. Ну а кто воспротивится… сам виновен в прегрешении перед светом. Я ведь светлый маг, господа некроманты. Не забывайте об этом! К тому же, отец всегда твердил: «Я, понятно, чужой для них, но ты… тебя они примут».
— Имперцы? — некромант подавил смешок. — Шавок им и своих хватает. Чужих подкармливать можно, они даже могут быть полезны: первыми кинутся на медведя, если забредет. Но в свору-то их брать зачем?
— Некрасивое сравнение, — поморщился Сестрий.
— Зато верное.
Сестрий помолчал, затем вздохнул и продолжил:
— На самом деле, истина кроется где-то рядом. Я был наивен, прекраснодушен и возвышен. И, как и любой юноша, неосмотрителен. В пресветлой же империи находилось немало тех, кто хотел величия, не рискуя. Пятая пятка левой задней ноги выездной кобылы семнадцатого слуги уборщика туалетов в нестоличной резиденции империуса, а его положение все равно всяко выше, чем мое: сына главы королевской дипмиссии.
— И тебя устраивало подобное? — удивился Лео.
— Я был молод и амбициозен. Я мечтал об аудиенции одного из низших патриархов.
— Эта-та падаль тебе зачем? — поморщился худой некромант… кажется, его звали Грис.
Сестрий глянул на него, на миг скинув маску отрешенности: с ненавистью, гневом и вызовом.
— Да потому что он — светлый, обличенный властью, — сказал он.
— Можно подумать, в королевстве таких нет.
— Те, какие в королевстве, не сделали бы
