Формула власти. Новая эпоха - Анастасия Поклад
— Они все-таки прислали меня за тобой.
— Кейран, ты же понимаешь, — девушка говорит очень сухо и смотрит в пол, — Я дочь обды, но не обда. Во мне нет таланта.
— Я сказал им, — он устало разводит руками. — Но тебя все равно хотят видеть. Семь лет назад тебя спасли слишком великой ценой, чтобы просто забыть. Они видят в маленькой Климе тень былого величия ее матери. На этот раз удалось уговорить горцев, и часть полков перешла на нашу сторону. Добавим лесные отряды, колдунов. Мы вполне возьмем Гарлей такими силами. А потом… тебе уже двадцать два, ты неглупа и дальновидна. Тебе будут помогать. Быть может, высшие силы смилуются над нами.
— Ты сам-то в это веришь?
— Я хочу верить.
Девушка поднимает глаза, и их взгляды встречаются, опаляя друг друга.
— Верить в Принамкский край или в меня?
Кейран устало разминает плечи.
— Сейчас это почти одно и то же. Клима, ты погубишь себя, живя в глуши.
Девушка иронично кривит губы.
— А ты, смотрю, расцвел под Гарлеем. Кожа да кости. Я помню тебя, когда была жива мама. Сейчас бы не узнала.
— Все мы изменились, — Кейран пристально сморит на пламя свечи, по-особому щурясь, и оно немного теряет яркость. — Знаешь, как теперь зовется наше сопротивление? Веды. Ведающие-об-Обде.
— Доводилось слышать. Некоторые новости доходят даже сюда.
Они молчат, между ними горит свеча, а недосказанные слова лежат тяжелой каменной плитой.
Девушка встает. На ней старенькое платье, с плеч соскальзывает вязаная шаль. Кейран тоже поднимается на ноги.
— А славно, если бы я и правда стала обдой? Обда Климэн — звучит, да? Жаль, что высшие силы не передают талант по наследству.
— Ты стала бы прекраснейшей из обд, — едва слышно произносит Кейран.
— Вот как? — она обходит свечу и приближается. Она не обда, но в глубине темных глаз сверкают искры. — Ты мог рассказать об этом месте любому гонцу, но все же поехал лично. Почему?
— Не доверял гонцам, быть может? — он невесело усмехается. — Или просто соскучился. Ты выросла у меня на глазах, и я своими руками вынес тебя из горящего города.
— Просто ли соскучился, Кейран? — она подходит совсем близко. — Просто ли не доверял гонцам? Просто ли приехал звать меня на великую битву за Гарлей? И, наконец, просто ли так моя когда-то проницательная мать доверила меня тебе?
Он словно хочет отойти прочь, но не смеет шелохнуться, глядя в черные глаза — почти такие же черные, как его собственные. Взгляд вовсе не властный и не подавляющий, в нем нет ни намека на дар высших сил, но Кейрану этого и не нужно.
— Не просто так, Клима. Но пусть это не занимает твои мысли. Ты юна…
Свеча тускнеет и дрожит на сквозняке, летняя ночь глуха к чужим тайнам, а шум сосен за окном выговаривает все недосказанное.
— А я хочу, чтобы меня это занимало, — хрипло произносит она и касается губами губ.
Клима увидела во сне дорогу и осеннюю беспутицу, и маленькую деревеньку, за которой на горизонте видны еще не разрушенные башни Гарлея.
Заметала грязь снегом зима, кони на поле боя топтали кровавое месиво. Люди убивали друг друга за право зваться хозяевами клочка земли, на котором дымились остовы выгоревших, некогда богатых домов.
…А в конце весны все так же зацветала красная сирень. В маленькой деревеньке стояли потрепанные ведские войска. Гарлейских башен на горизонте уже было меньше половины.
Молодая красивая женщина с искорками в глубине глаз осторожно передает с рук на руки маленький сверток со спящим ребенком. Пожилая сударыня прижимает младенца к себе. Она больше не руководит женской частью двора обды и знает, что уже никогда не дождется из-за порога смерти своего командира дворцовой стражи. Но ее платье сидит по-прежнему идеально, осанка тверда, а на поседевших волосах золотится сеточка.
— Береги его.
— Да можно ль не беречь вашего сына и внука обды, сударыня моя?..
Молодая женщина переглядывается с мужем — таким же худощавым и угловатым, как почти год назад, но неуловимо счастливым. И на прощание они по очереди целуют свое дитя.
Им сегодня — идти во главе войска. Их кони будут топтать падающие под копыта веточки красной сирени.
Сегодня Гарлей будет взят.
Климе снилось, что она стоит посреди огромной безмолвной толпы. Только надрывный детский плач разрывал тишину.
Все та же весна, и цветет красная сирень, и птицы поют так радостно, что кажется, будто на земле нет горя и войны.
А толпа стоит у могилы, и два тела по принамкскому обычаю засыпали землей и залили водою. Сверху положили огромный камень, на котором наспех высечены имена.
«Веды Кейран и Климэн».
Кто-то заводит свежесочиненную песню о прекрасной Климэн, наследнице рода обды, и о могучем колдуне Кейране, которые так ослепительно и нежно любили друг друга, что становилось странно, как война посмела их забрать.
А ребенок все плачет и плачет, и нет ему никакого дела ни до песен, ни до того, что он внук последней обды и сын родителей, которые хотели объединить Принамкский край вопреки каре высших сил. У ребенка даже имени еще нет. Только новая мама, которая беззвучно плачет вместе с ним. На серебре ее седых волос золотится сеточка.
Потом Клима увидела этот же камень, но замшелый и постаревший. Кругом опять сновали люди, но их флагом был орденский триколор. Камень разбили кирками на маленькие осколочки, останки вытащили и сожгли.
А далеко-далеко, в маленькой крепости Фирондо, которая еще не стала городом, на плановом хозяйственном совещании сидит мужчина лет тридцати. У него темные глаза с искорками в глубине и немного нескладная фигура. Мужчина сидит, скучающе подперев кулаком щеку, и опять вряд ли сейчас думает о том, что он внук последней обды, а на другом конце страны оскверняют могилу его родителей.
Глава 4. Следы и секреты
Будет дальняя дорога,
То в рассвет, а то в закат.
Будет давняя тревога —
И по картам, и без карт.
Р. Казакова
Когда внизу проплыли массивные стены Кайниса, и доска стала снижаться в центр лабиринта каменных улиц, Юргену сделалось неуютно. Ему никогда не нравился переход от свободы неба к тесноте земли. Только что город казался маленьким, почти игрушечным, переступишь через него — и не заметишь. А внизу стены Кайниса были высоки, и многие окна казенных зданий наглухо закрывали кованые решетки. Всюду сновали люди в военной форме, и Юрген почувствовал себя в западне, хотя
