Вера Камша - Довод Королей

Младший из Тагэре отдавал себе отчет, что ему предстоит не только слушать, но и говорить, а значит, стоя рядом со стройными гвардейцами, подчинить три сотни человек. Этого не избежать, если он хочет спасти даже не Жоффруа, а Филиппа, готового сделать непоправимое.

Интересно, что же братец собирается поведать выборным, с таким упорством настаивая на публичном расследовании своего дела? Жоффруа так и не стал путным интриганом, как не стал воином, да и просто приличным человеком. К несчастью, Рауль задавил в зяте то немногое стоящее, что в нем было. Нехорошо, конечно, так думать о старом друге и отце Жаклин, тем паче лежавшем в могиле, но Король Королей не должен был дразнить Ларрэна короной.

Натянув перчатки, Эстре подошел к окну. Он, как всегда, собрался раньше, чем нужно, у него в запасе добрых пол-оры, знать бы еще, на что их потратить. Грохот входной двери и стремительные шаги обрадовали Александра, Рафаэль был как раз тем человеком, которого он хотел бы видеть. Однако, взглянув на бледное, напряженное лицо мирийца, Александр понял: что-то случилось. Первая мысль была самой страшной.

– Что-то с Даро?

– Что? Да нет, – по лицу Кэрны мелькнула презрительная усмешка, – что с этой кошкой станется? Сандер, приезжали от Обена... Сегодня ночью умер Жоффруа.

Проклятый

Кольцо Анхеля так и не погасло, оно и не погаснет, пока не свершится тот самый последний грех, которым пугают клирики, сами в него не веря. Так бывает – выдумка, бред, ложь становятся истиной, к немалому удивлению тех, кто лгал, преследуя свои цели. Эрасти не сомневался, что отмеренный – кем? – срок истек, и на Тарру стремительно наваливается все зло, что копилось тысячелетиями. Рано или поздно это должно было случиться, уже в его время все висело на волоске, но волосок оказался крепким, его хватило надолго. Проклятый отвел глаза от бьющегося в черном камне огонька. Надо поговорить с Герикой, он и так слишком затянул, с учетом того, как ползет время в Саду и несется вскачь в Тарре, он может не успеть.

– Геро, – Эстель Оскора подняла бледное лицо, похоже, ее тоже приворожил перстень предателя.

– Геро, давай поговорим, и серьезно.

– Давай, но о чем?

– Разве не о чем?

– Скорее наоборот, не знаешь, с чего начинать.

– Начнем с Добра и Зла?

– То есть? Тебе не кажется, что об этом можно говорить, только когда нечего делать?

– Кажется. Если иметь в виду философские максимы. Я о другом. О Тарре, о тех, кого мы там оставили, и о том, с чем им придется драться.

– С тварью из Серого моря?

– И да, и нет... Геро, что бы ты сказала о Тарре, которую ты знаешь?

– Не понимаю...

– Я сам до конца не понимаю. Давай думать вместе. Что ты можешь сказать про Тарру?

– В последний раз я пробыла там недолго.

– Но увидела, что нужно. До твоего появления... Не смотри на меня так. Да, я думал о Циа, но, даже приди я в себя, не узнав, что случилось во внешнем мире, я не смог бы понять главного. Вспомни, что изменилось за время твоего отсутствия?

– Арция распалась, Таяну предали анафеме, атэвы как жили, так и живут. Ордена усилились, особенно циалианки и антонианцы, у них появилась своя магия, похожая на ройгианскую, но про самих ройгианцев не слыхать, про эльфов тоже. Что еще? – Геро задумчиво тронула косу. – Переврали все, что было, хотя это не новость, с тобой было точно то же, что со мной, Рене и Романом. Когда я уходила, Арция была на грани гражданской войны из-за того, что Лумэны не просто незаконно захватили трон, но оказались мерзавцами, причем мелкими...

– Вот ты и сказала главное.

– Главное?

– Да. Про мелких мерзавцев и вранье. Это самые страшные враги, которые только могут быть. Ройгу или Михай, они что... Против них найдутся и мечи, и те, кто эти мечи поднимут. Вы выиграли Войну Оленя, а через шестьсот лет выяснилось, что вы ее проиграли.

– Да, из-за этого, из Серого моря...

– Из-за него, но не только. Геро, если эту тварь сейчас уничтожить или изгнать, ничего не изменится. Может быть, все эти шестьсот лет, которые тебя не было, она была мертва. Залиэль – сильная волшебница, она могла своего добиться.

– Как? Что ты сказал! Не может быть!

– Может. Если убить поджигателя, подожженный им дом не потухнет. Тарра тлеет, и уже неважно, кто и зачем ее поджег.

– Неважно? Эрасти, я уже совсем ничего не понимаю.

– Это так просто, что даже страшно...

2888 год от В.И.

29-й день месяца Волка.

Арция. Мунт

– Ты мне не веришь? – король с мукой посмотрел на брата. – Этот дурак напился. Напился и утонул в бочке, которую ему притащили ослы-тюремщики. Я виноват только в одном. В том, что разрешил исполнить это дурацкое последнее желание. Кто же мог подумать, что он затеет купаться в атэвском. – Филипп почти кричал. – Мне и в голову такое не пришло бы. Ты мне не веришь?

– Почему не верю? – Голос Александра звучал бесцветно. – Захлебнуться в вине – что может быть проще.

Повисла тишина, такая плотная, что ее, казалось, можно было резать ножом. Король мерил шагами свой кабинет, обтянутый золотистым – под цвет волос королевы – хаонгским шелком, герцог Эстре скорчился в кресле, наблюдая за метаниями брата. Наконец Филипп Четвертый развернулся:

– Чего ты хочешь от меня?

– Ничего не хочу, хотя, нет... Ответь, что собирался поведать Жоффруа выборным?

– Откуда мне знать?! – зарычал король. – Жоффруа был пьян, сам Проклятый не знает, что может вбить пьяница в свою дурацкую башку.

– Он не был пьян, – вздохнул Александр, – ему не давали вина, пока не назначали время и место суда и пока он не получил право на последнее желание.

– Значит, он просто захотел напиться и все затеял ради этой чертовой бочки! – Глаза короля налились кровью, а шея побагровела. – Сандер, что ты хочешь услышать? Говорю же тебе, этот ублюдок нажрался, как свинья, и утонул. Собаке собачья смерть!

– Что Лумэны считают нас собаками и ублюдками, я знаю, но что ты с ними согласен, слышу впервые.

– Ты что, поклялся вколотить меня в гроб?! Это ты будешь братоубийцей, если не прекратишь этот дурацкий разговор. Ты, а не я!

– Говори тише, Филипп, – поморщился герцог, – тебя слышат стражники, а может, и не только стражники.

– И давно ты стал бояться чужих ушей?

– Я? Я их и сейчас не боюсь, а вот ты произнес слово, которое может к тебе прилепиться не хуже... репья к собачьему хвосту.

– Проклятый! Ты меня доведешь! Замолчи, во имя святого Эрасти! – Король бросился к столу и, схватив обеими руками тяжеленную вазу, опрокинул ее себе на голову. Пурпурные астры пятнами стареющей крови упали на мокрый ковер. Отряхнувшись, как огромный горный волкодав, король повернулся к брату.