Дихотомия - Игорь Шамин
В нос ударил солоноватый запах, возвестив о приближении к рыбным докам. Невольно поморщившись, я принялся дышать ртом, свыкаясь с позабытым за единственный выходной ощущением. Когда-то давно я любил рыбу. Её запах, текстуру и даже обилие костей. Зажаренная на сковороде, она расточала приятный аромат, заполонявший скромным уютом небольшую кухню. Погрузив вздрагивающие от трепета пальцы в тёплую тушку, разрывая блюдо на мелкие волокна, я подолгу смаковал на губах её вкус. В руках матушки любая рыба превращалась в деликатес. Чудесное было время, пока я… Пока я не устроился на работу.
Правильно говорят: чтобы возненавидеть то, что любишь, посвяти этому больше времени, чем необходимо. Рыба, бывшая для меня символом счастья, внезапно стухла, покрылась коростой из привычки и обрела тошнотворный запах. Отныне меня от неё только воротило.
С болью вспоминая, на какие жертвы приходилось идти сестре ради заработка, я запихнул своё отвращение куда подальше, там, где не доносится звон медных монет. А с ним же и боль в боку, нараставшую мигрень и следы хронической усталости.
— Демиан, где тебя Тьма носила? — проревел гнусавым голосом старик. — Ты, мало того, что пропадаешь на день, так ещё и умудряешься прийти к обеду? Высечь тебя мало, да рука не поднимается: едва ли мёртвым ты станешь трудиться лучше. А вот будь я некромантом…
В горле прошлась засуха. Слёзы обиды и те, высохли.
— Но… Господин… Мы ведь договаривались… — неуверенно напоминал я, опуская пристыженный взгляд. Старик побагровел. Взяв леща за хвост, он ударил им по ящику.
— Спорить со мной намерен, мальчишка? Кто ты такой, чтобы я с тобой договаривался?
А затем, будто задумавшись, спросил:
— Неужели, прошёл-таки Испытание?
Хитрые глазки блеснули, ожидая ответа. Конечно же, он обо всём помнил. Но лишь тогда, когда ему это было удобно. Хотелось мне бросить, что пройди я Испытание, то ноги моей в этом квартале не было бы, но неудача учит нас затыкать рот, послушно кивая сильным мира сего, даже если это дряхлый старик, выживший из ума на закате лет.
Я молча помотал головой.
— То-то же! Ни на что больше, как чистить рыбу, ты не годишься. Благодарен должен быть, что не уволил. Держу тебя из одной только жалости! Но ещё раз вздумаешь надуть старика и вылетишь отсюда как пробка из задницы!
Старик смолк, с ухмылкой представляя, какое это могло быть дивное зрелище, а затем проковылял прочь. О повышении в этом году можно было не заикаться. В лучшем случае мне добавят работы. Бесплатно.
***
Пальцы сводило судорогой, на фоне которой тремор после убийства казался лёгким недомоганием. Здесь я хотя бы мог скрыться от расследования, ведь даже Стража старалась не соваться в такое мерзкое место, как рыбные доки. Что, несомненно, было на руку жадному старику.
По прошествии времени, разобрав воспоминания по полочкам, я пришёл к единственному разумному решению, что Стража действительно погибла от моих рук. Осознание это нисколько не облегчалось тем, что я находился немного… не в себе. Состояние ли аффекта, адреналин, внезапно ударивший в голову, или пробудившееся желание протянуть подольше повлияли на меня, но однозначно можно сказать — нож, поразивший врагов, держали мои руки.
Не успел я отвлечься от одних воспоминаний, как нагрянули другие: перед глазами вновь всплыло осунувшееся лицо матери. Хворь, завладевшая её телом, уже стала полноправной хозяйкой некогда здорового организма. Впалые щёки, возбуждённый лихорадочным блеском взгляд, потрескавшиеся губы, и самое ужасное, испещрённое серыми полосами лицо. Уложенная в постель, матушка неотрывно смотрела в черноту потолка, стараясь не шевелиться. Любое движение доставляло неимоверную боль.
— Я зайду через пару дней, — сказал нам на прощание господин Иезекиль, закрывая дверь в матушкину комнату. — К этому моменту вам необходимо дать ответ. Лечение выйдет недёшево, и лишний раз волновать больную… Впрочем, вы уже взрослые и понимаете, к чему я клоню… Главное — не затягивайте. С каждым днём ей будет становиться только хуже.
Проводив лекаря, мы с сестрой, не глядя друг на друга, разбрелись по своим комнатам. Перевязав рану, я отправился в рыбные доки, где со всем усердием принялся за работу. Её можно охарактеризовать следующими словами: рыба… была… всюду… Чего я только с ней не делал: очищал от грязи, сдирал чешую, отрезал голову, вычерпывая гнилые остатки из туловища, и наконец, кромсал ровными дольками, бросая в какую-то перемалывающую машину. Рыбный паштет. От одного вида на него начинало мутить. Стараясь не дышать, я проводил подобную операцию день за днём, всё больше поражаясь, насколько меня хватает. Я возненавидел рыбу: живую ли, мёртвую, с чешуёй или голую. Стоило мне представить, как руки обхватывают склизкое тельце, как судорога проходила по шее, застывая в горле. Но это была работа. И она, пусть и скверно, оплачивалась. Старик не баловал меня щедростью, но с охотой закрывал глаза на то, что я был магом Тени. Сдаётся мне, что будь я хоть отпрыском Тьмы, он бы и на это закрыл глаза, разве что плату понизил втрое. Всё-таки когда дело касалось денег, старик был всеяден, беспринципен и значительно опережал своё время. Он смотрел на вещи с точки зрения выгоды, и не заблуждался насчёт суеверий, считая, что это очередная попытка выманить у него средства на безделушки, что торгуют безродные детишки.
В остальном с ним не было никаких проблем. Он мог задержать оплату, якобы забывая, что сегодня тот самый день, когда его карман становился тоньше, а затем с большим неудовольствием выуживал пару монет, словно я не своё, честно заработанное, получаю, а обворовываю старика средь бела дня. Он ещё долго не разжимал дряхлой руки, сплошь покрытой морщинами, а когда монеты, наконец, оказывались у меня, то они были раскалены докрасна. Дед в прошлой жизни был огненным магом. Сейчас, когда магия почти покинула его, максимум на что тот был способен — подогреть чайник. Прижимаясь иссохшей рукой к чугунной поверхности, он добивался нужной температуры, и порой, в особенно хорошие дни, когда злосчастная подагра его отпускала и настроение поднималось, старик приносил и мне чашечку зелёного чая. Благоухающий аромат на мгновение прерывал рыбный запах. И как бы я ни старался растянуть момент отдыха, старик вскоре возвращался с угрозами. Нет, он не угрожал увольнением. Это для него было слишком невыгодно. Старик угрожал ночными сменами. В рыбных доках нет ничего хуже,
