Год гнева Господня (СИ) - Шатай Георгий

— Почему гусиной?

— Почем я знаю? — пожала плечами женщина. — Может, оттого, что они как сарацины: моются то и дело. Как гуси.

— А почему «каготы»?

— Да потому что воняют дерьмом. Изо рта смердит и от тела вонь страшная, особенно когда дует ветер с юга.

Стоявший рядом молодой монах-доминиканец, с интересом прислушивавшийся к их разговору, не выдержал:

— Вот что ты глупости городишь, безумная женщина? Не потому «каготы», что воняют — хоть они и вправду воняют — а потому, что canes Gothi, сиречь готские псы. То бишь отродье нечестивых готов, разносчиков арианской ереси.

— Мы, конечно, книжек ваших мудреных не читали, — обиженно ответила торговка, — но кое-что знаем и без книжек.

— И что ты знаешь, о несчастная? — закатил глаза монах.

— А то, что они происходят не от готов твоих, а от сарацин и жидов. За это их Господь и проклял. Поэтому и трава вянет там, куда ступает их нога, и любой плод, что возьмут в свои руки, червивеет и гнилью поражается. А еще люди говорят, что они, на самом деле, родятся от басахонов и басандер, поэтому у них и перепонки между пальцев как у жаб.

— Тьфу ты, глупая женщина! Рассказать бы настоятелю про твои языческие бредни, да жаль на тебя время тратить.

— А то, что они все ворожеи и колдуны, тоже бредни? — не унималась торговка. — Говорю тебе: горит во нутре их дьявольский огонь похоти, оттого и пышет от них жаром как от печки.

— Осторожнее с такими речами, женщина! — предостерегающе поднял руку доминиканец. — Не то как бы тебе самой не оказаться на крюке. Или не знаешь, что Святой Престол постановил в булле Super illius specula? Поступать как с еретиками — сказано там — с теми, кто вступает в сговор с силами Ада, приносит жертвы демонам и поклоняется им, а такоже посредством магии изготовляет склянки и амулеты с заключенными в них злыми духами.

— А ведь когда-то, при Карле Великом и даже Грациане,* — услышал Ивар за спиной высокий насмешливый голос, — сама вера в ворожей и колдунов считалась ослеплением диавольским и каралась смертью.

[*Грациан — знаменитый юрист XIIвека, автор «Декрета Грациана», важнейшего свода западноевропейского канонического права]

Ивар обернулся. Высокий чуть подрагивающий голос принадлежал странному молодому человеку в темном балахоне, сильно повыцветшем на солнце и многократно перестиранном. На вид не старше Ивара, худой, болезненного вида, с тонзурой, наполовину заросшей редкими волосами серовато-каштанового цвета, с длинным заостренным носом и тонкими бескровными губами — во внешности незнакомца и его манере говорить было что-то неустойчивое, болезненно-нервическое.

— Как ты, возможно, помнишь, брат Адальгиз, — поспешно продолжил человек в балахоне, словно опасаясь, что его вот-вот перебьют, — Падерборнский закон предписывал карать смертью за сожжение ворожей. А Бурхард, епископ Вормский, в книге своей Corrector, siveMedicus* предписывал поститься в течение года тем, кто от некрепости души своей опускался до языческих верований в ведьм. Такоже можно вспомнить adhoc** и прославленного Иоанна Солсберийского, отвергавшего веру в ведьмовство как нелепую игру воображения несчастных женщин и безграмотных мужчин, не обретших подлинной веры в Господа.

[*«Исправитель, или Врачеватель»]

[**Лат. «по этому случаю»]

— Ты бы еще вспомнил времена императора Веспасиана, — пробурчал в ответ доминиканец, махнул рукой и растворился в толпе.

— А по салическим законам времен того же Карла Великого, — повернулся знаток древних текстов к торговке, — тот, кто бездоказательно назовет свободную женщину колдуньей, присуждается к уплате двух с половиной тысяч денариев.

— Это каких денариев, наших, что ли, с леопардом? — испуганно захлопала глазами торговка.

Молодой человек что-то ответил ей, но Ивар не расслышал. Впереди, в центре толпы, явно что-то назревало. Рядом с окруженными каготами Ивар увидел шестерых парней, происходивших, судя по одежде, из семей зажиточных. Верховодил ими щуплый юноша, почти подросток, в черно-желтой котте и длинноносых пуленах.*

[*Пулены — кожаная обувь без каблуков с удлиненными носами]

— А правду ли говорят, что каготы никогда не сморкаются? — глумливо спрашивал он у лобастого кагота с приколотым к рубахе цветком флердоранжа. — Расскажи нам тогда, сколько фунтов соплей ты съедаешь за день.

Приятели его дружно загоготали, а за ними и зеваки вокруг. Лобастый же кагот едва сдерживался, чтобы не вцепиться в петушиную шею распоясавшегося недоросля. Точнее, сдерживала его девушка в синем платье. Одной рукой она крепко ухватила его за локоть, сжимая в другой какой-то сверток. Приглядевшись, Ивар увидел, что это была игрушка: тряпичный медвежонок или что-то навроде того.

— Послушай, Арро, — обратился к белобрысому задире тот худой длинноволосый незнакомец, что недавно щеголял знанием салических законов, — и не надоело тебе еще? Если она так тебе нравится, отчего ж не посватаешься? Или боишься, что папенька лишит наследства, если женишься на каготке? Ха, обязательно лишит! Ну так ты сам выбирай, что тебе дороже — а не бесись тут от бессилия.

Однако спокойный тон незнакомца лишь еще более раззадорил распалившегося паренька.

— Да ты кто тут такой, чтобы мне указывать?! Всякий приблудный прихлебатель будет мне советы раздавать свои сраные! Иди советуй чертям в Аду, как им жарить твоего еретического папашу! Или возвращайся к своему Буридану и занимайтесь там дальше своими богомерзкими науками! А у нас тут свои науки, правда, парни?

Приспешники Арро живо поддакнули.

— Вот все говорят, что каготы будто бы рождаются с хвостиками наподобие поросячьих. Кто-то верит в это, кто-то нет. А что говорит об этом наука? — Арро обвел взглядом толпу собравшихся. — Молчит наука? Ну так давайте же займемся подлинной наукой, наукой жизни! Давайте, парни, приспустим портки с этого вонючего кагота, чтобы все, наконец, убедились, есть у него хвост или нет!

Толпа возбужденно-одобрительно загудела. Пятеро молодчиков принялись окружать жениха-кагота, двое друзей последнего попытались преградить им путь. В образовавшейся толчее Ивар перестал видеть, что происходит, пока вдруг не услышал истошный вопль Арро:

— Все смотрите, смотрите все! У него с собой нож! У кагота нож!

Толпа снова загудела, на этот раз возмущенно, хаотично заерзала, словно облитый водою улей. Ивар попытался выбраться из давки. Кто-то пихнул его локтем в ребро, кто-то больно наступил на ногу, прямо на мизинец, деревянным патеном.*

[*Патены — обувь на деревянной подошве, напоминающая современные сандалии]

И тут вдруг раздался истошный женский вопль. Толпа замерла, охнула и принялась растекаться в разные стороны. За считанные мгновения на перекрестке не осталось почти никого. Ивар увидел, как незнакомец — тот, что пытался урезонить Арро — склонился над скрючившимся на земле женихом-каготом. Рядом на коленях стояла невеста в синем платье и как-то по-детски трясла лежавшего за руку, словно уговаривая его проснуться. По белой рубахе жениха медленно расползалось темно-красное пятно.

Незнакомец в балахоне разорвал на лежавшем рубаху и попытался перевязать рану. Но кровь не останавливались. Тогда они втроем, вместе с друзьями жениха, подхватили потерявшего сознание раненого и потащили его в церковь Сент-Круа. Вслед за ними побрела девушка в синем котарди да пара церковных нищих, вырванных скандальным происшествием из вечной полудремы.

Ивар остался на перекрестке один. Ничто здесь и не напомнило бы о произошедшем, если бы не лужица черной крови на пыльной земле. Да еще игрушка, втоптанная в землю. Иван нагнулся, поднял ее, отряхнул от пыли. Первой мыслью было догнать девушку и вернуть игрушку ей. Но вряд ли ей сейчас до несуразных безделушек. Краем глаза Ивар заметил приближающихся сзади городских стражников, которых вел за собой один из местных торговцев-скобянщиков. В эту минуту из ворот церкви выбежал ризничий, увидел Ивара и срывающимся голосом крикнул ему: