Год гнева Господня (СИ) - Шатай Георгий

[*Одна из монастырских должностей, отвечающих за снабжение мясом и рыбой; название «рыбник» сохранилось с тех времен, когда монахи питались исключительно постной пищей]

Под пение псалмов помощники ризничего разносили миски с вареной рыбой, придерживая их за края пальцами, обернутыми в рукава ряс — чтобы не касаться еды. На входе в трапезную Ивар ополоснул руки из подвешенного к стене кувшина, затем вытер их чистым рушником, выдаваемым каждому входившему. Один из помощников ризничего, худощавый послушник с хитрыми крысиными глазками, молча указал Ивару на свободное место за ближайшим столом. Ивар немного удивился, что незнакомому гостю отводят здесь столь почетное место во главе трапезной, но ничего не сказал, лишь молча проследовал к столу. Сидевший рядом монах удивленно взглянул на него, но тут же вернулся к своим мыслям.

Дослушав De verbo Dei,* монахи принялись вкушать пишу в сосредоточенном молчании. Ивар с наслаждением поглощал куски сочной трески, приправленной чесноком, кервелем, зернистой горчицей и обсыпанной сверху свежей зеленью. Увлекшись трапезой, он не сразу заметил косившиеся в его сторону взгляды сотрапезников. Подняв, наконец, глаза, Ивар увидел стоявшего перед ним седого старика в темно-серой рясе, препоясанной толстой веревкой с тремя узлами. «Странный кордельер.** Что ему нужно здесь?» Старик продолжал безмолвно стоять и в упор разглядывать Ивара, словно диковинную пичужку.

[*Молитва «О Слове Божием»]

[**Букв. «веревочник», из-за веревочного пояса; распространенное во Франции название францисканцев]

На вид старику было лет семьдесят. Густые седые брови, клочки пепельно-серых волос на ушах, тонкий, чуть крючковатый нос, острый проницательный взгляд.

— Вам что-то нужно от меня? — спросил, наконец, Ивар назойливого францисканца.

— Судя по всему, вы прибыли к нам из Нормандии либо из Дании, не так ли? — ответил тот вопросом на вопрос.

— И отчего же вы так решили? — недоуменно поинтересовался Ивар.

— По той непринужденности, с которой вы заняли чужую территорию. — Сидевшие рядом монахи заулыбались шутке старика, в то время как вся остальная трапезная взирала на их скандальный стол с молчаливым осуждением.

— Но помощник ризничего сказал мне… — начал было Ивар, однако францисканец сердито перебил его, обводя взглядом помещение:

— И какой же именно?

Ивар попытался отыскать среди монахов того послушника с крысиными глазками, но тщетно — того и след простыл. Вскоре к возмутителям спокойствия подошел трапезничий. Быстро уяснив суть проблемы, он попросил Ивара пересесть за другой стол: тот, за которым вкушали хлеб и вино семеро каких-то оборванцев, судя по всему, городских бедняков. Спорить было бессмысленно. Пришлось идти через всю трапезную к этим «стражам Неба», оставив недоеденную треску прилипчивому старикашке. «Сам уже одной ногой в могиле, а все туда же: место его, видите ли, заняли не по чину!» раздраженно думал Ивар, подсаживаясь к беднякам.

После обеда монахи разошлись на недолгий полуденный отдых, Ивар же тем временем решил получше осмотреть аббатскую церковь, тем более что погода внезапно испортилась: с неба, затянутого тяжелыми тучами, уже начинали падать первые капли дождя.

В прохладном полумраке церкви пахло ладаном и свечным воском. Справа от Ивара, перед небольшим алтарем, возвышалась статуя какого-то святого, высеченная из тонкозернистого камня. В черной накидке и монашеской рясе с широкими свисающими рукавами, святой в одной руке держал книгу, в другой — аббатский посох, изогнутый вверху и заостренный книзу. Посох поддерживал ангел с расправленными крыльями, наполовину сокрытый в облаке.

Сзади послышался шорох шагов. Ивар обернулся. По направлению к нему шли четверо: приор и трое незнакомцев, двое из которых как будто удерживали третьего между собой. Судя по всему, они направлялись к тому алтарю из черного камня, рядом с которым стоял Ивар. Чтобы не мешать, он переместился к левой стене главного нефа. Приор шепотом говорил что-то двум незнакомцам, в то время как третий, опустившись на коленях перед алтарем, принялся истово начитывать псалом: «Miserere mei Deus, secundum magnam misericordiam Tuam… labia mea aperies: et os meum annuntiabit laudem tuam…»*

[*Лат. «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей… отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою»]

Внезапно Ивар осознал, что молящийся перешел с латыни на гасконский. И читал уже не Miserere, а нечто странное. Потом вдруг ни с того ни с сего гасконец затрясся, яростно порываясь подняться. Двое спутников крепко удерживали его за плечи, прижимая к земле. Бедолага кричал все громче, не оставляя попыток вырваться:

— Истинно говорю: грядет она! грядет из недр земли, из самых глубин Преисподней! и ничто не преградит пути ея: ни горы, ни бездонные океаны! И спасения несть от нее, ибо сила ее не от мира сего! И аще не прольет себя огненным дождем, скопившись в облацех, то просочится туннелями темными, туннелями Сатаны! И принесет смерть не ведающая смерти! Поелику наслал ее Враг рода человеческого, наслал, дабы досадить ангелам Господним, порушив их планы грядувшего…, - гасконец запнулся, умолк, затем снова принялся вскрикивать: — Грядящего… погрядшего… во грехе погрязшего… Враг! высобур! вельзебур!…- не в силах высказать то, что терзало его сердце, несчастный рухнул на каменный пол и заплакал.

Спутники торопливо подняли его и вывели из церкви. Подойдя к приору, Ивар спросил:

— Брат Бернар, кто это был? Похож на одержимого.

— Скорее, безумного. Когда-то он был не последним человеком в городе — пока душевная болезнь не поработила его разум. Аббат предписал ему десятидневную молитву на алтаре Святого Моммолена, — приор указал рукой на закопченную статую святого. — Потом еще десять дней моления на алтаре Святого Мавра в церкви Кармелитов. Да призрит Господь его заплутавшую во мраке душу!

С этими словами приор покинул церковь, догоняя ушедших. Ивар направился к выходу вслед за ними.

***

— Брат Бернар, — Ивар догнал приора уже на паперти, — ты не уделишь мне немного времени?

— Да, конечно, что тревожит тебя?

— Я хотел бы поговорить о ваших правилах. О тех из них, которые мне, как мирянину, следовало бы соблюдать.

— Похвальное устремление! Начнем с правила первого: проявлять смирение и послушание, сиречь слушаться во всем аббата или же, в его отсутствие, приора. Если, конечно, слова их не противоречит уставу нашего ордена.

— Понятно. А конкретнее?

— Пожалуй, начать стоило бы с правил поведения в трапезной, — улыбнулся приор. — Учитывая тот балаган, что вы устроили сегодня с братом Гилленом.

— С тем стариком-францисканцем? Прошу простить меня, я непреднамеренно. А что делает этот кордельер в вашем аббатстве?

— Брат Гиллен — гость нашего настоятеля. Но речь не о нем. Перво-наперво, нельзя опаздывать к трапезе. Ибо таковые нерадивцы пренебрегают предобеденной молитвой. Приступать к трапезе следует не ранее, чем закончат читать De verbo Dei. Во время вкушания пищи не должно заглядывать в чужие миски и зыркать по сторонам, но надлежит сидеть смиренно, опустив взор в свою миску. Разумеется, запрещено нарушать обеденную тишину какими-либо возгласами или суетой слов.

— А как быть, если разносчики обнесут тебя каким-то блюдом?

— Жаловаться нельзя. Но я расскажу тебе, как поступил однажды в подобном случае сам Святой Бенедикт. Так случилось, что в поданном ему супе Учитель обнаружил мертвого мыша. Как поступить? Ведь жаловаться запрещено. Но и употреблять в пищу тошнотворного зверька ему тоже не хотелось. Тогда Святой Бенедикт жестом подозвал к себе прислужника в трапезной, указал ему перстом сначала на мыша, затем на соседа по столу и шепотом спросил: «Брат, отчего ты выделил одного меня из всей братии? Разве остальные братья не заслужили права на мыша в похлебке?»

Приор негромко рассмеялся, затем продолжил:

— Пить монах должен исключительно сидя, удерживая кружку обеими руками, и не сёрбая при этом. После трапезы кружку надлежит перевернуть вверх дном и прикрыть ее, вместе с остатками хлеба, краем скатерти. Хлеб этот потом раздадут нуждающимся. Затем следует встать из-за стола, вознести благодарственную молитву, поклониться и в молчании покинуть трапезную. Ах да, и главное: запрещается вкушать пищу до полудня или вне стен трапезной, если на то нет специального разрешения настоятеля. Но таковое дается обычно лишь больным, старикам и тому подобным случаям.