Вирк Вормель - Мордред

Им доступно много больше чувств.

И гомункула это не то, чтобы раздражает. Скорее он проявляет эмоцию, ранее ему недоступную.

Зависть.

Назвать ее человеческой сложно, но все же это зависть. Та самая, которая сподвигла множество монархов на воины, и столь же много женщин и мужчин на преступления. Кто-то завидовал богатству, кто-то красоте. Другие — одаренности человека.

Это кажется столь ничтожно по сравнению с тем, чему завидует Мордред.

Маленький котенок, которому едва исполнилось три месяца, резво пробежал по коридору замка. Навострив ушки, он неуклюже мчался вперед, пытаясь найти своего хозяина.

Не сразу у него это получилось, но все же он видел своего хозяина, одиноко стоящего на смотровой башне.

Рыцарь в золотых доспеха о чем-то размышлял.

Котенок был глупенький, не понимал забот своего хозяина. Да и вряд ли поймет, когда вырастет. Пусть животные и многое чувствуют, сами по себе они лишь глупые создания.

Увидев котенка, Мордред улыбнулся, взял его за шкирку, и приподнял вверх. Небольшой комок шерсти чуть испугался, но брыкаться не стал. Не стал и вырываться, когда его лапы коснулись кольчужной подперчатницы юноши.

Даже не разведав территории, как подобает любому котенку, этот просто свернулся клубочком на ладони рыцаря.

— Такое простодушие… — удивился Мордред, смотря на серую шерсть жалкого животного. — С чего ты так уверен, что я не раздавлю тебя немедля?

Котенок не понимал, что говорил юноша. Да если бы и понимал, ответить не смог бы. Все, что он сейчас мог сделать — поднять голову, известив своего хозяина о том, что его все же слышно.

Стеклянные глаза котенка не показывали никаких эмоций. В них виднелось разве что спокойствие, но эмоцией это чувство назвать нельзя.

Сейчас его жизнь в самом прямом смысле этого слова находилась в руках Мордреда. Одно усилие, и маленькое тело животного разломится, будто это и не живое существо вовсе, а изгнивший сучок старого дерева. Кости переломаются, вопьются в кожу и внутренние органы. А когда ладонь будет разогнута, скелет будет виднеется и снаружи.

Но юноша не делает этого. Вместо того, чтобы убить котенка, он опускает его на бойницу достаточно толстую, чтобы животинка смогла там расположиться и не упасть.

Убивать это маленькое, недавно появившееся на свет существо, Мордред не хотел.

Да и зачем это?

Какой смысл от смерти никчемной крохи?

Пусть он и маленький, котенок радовался жизни. А Мордред этого лишен.

Возможно это покажется банальным, но жизнь прекрасна лишь тогда, когда ты живешь беззаботно и не ведаешь страха перед завтрашним днем. Некоторые люди пытаются продлить мгновения детства, оставаясь беззаботными еще несколько лет после того, как вырастут из детского возраста. Однако, рано или поздно каждый ломается и поддается общественному мнения, становясь «выросшим», пересмотрев свои моральные ценности. Некоторое время, пока они хранят детство, эти люди являются самыми счастливыми на планете. А вот когда приходит время осознания, то их впору назвать сумасшедшими, ибо они проваливаются в глубокую депрессию.

Но уж лучше так, чем вечно корчить из себя «выросшего», и в итоге отказаться от абсолютно всех своих принципов, идеалов и убеждений.

Так считал и Мордред, который был создан не так давно. Отведено ему было пять лет. Часть этого времени уже улетела в небытие. И поэтому он пытается сохранить каждое из мгновений своей жизни.

Тех самых мгновений, которые столь опрометчиво тратят Артурия и ее рыцари.

Два человека…

Только двое избрали местом своей встречи небольшую лодку посреди пустыни. Миниатюрное судно буквально слилось с песком, впитывая в себя его неимоверный жар.

Мужчина и девушка…

Оба черноволосые, оба голубоглазые…

Оба рыцаря.

Они сидели друг на против друга, а меж ними стояла бутылка прекраснейшего вина. В руках каждый держал бокалы.

— Так было нужно, Артурия, — отхлебывая, произнес мужчина. — Не уйди я тогда, все королевство было бы поставлено под угрозу.

— А дальше что? Что с того, что Камелот ВНОВЬ оказался бы в опасности? — рявкнула девушка, ярко выделяя слово «вновь». — Не в первый раз это произошло бы.

— В этот раз все могло быть иначе. Тут уже не саксы бы нападали…

— Мы бы вытерпели. Камелот не такое беспомощное королевство, как тебе кажется?

Ланселот поморщился.

В его понимании беспомощность заключалась в абсолютной неспособности защитить себя.

Беспомощными были крестьяне, которых он любил.

Животные, что оберегала его мать, Владычица Озера.

Но Камелот — твердыня королевства — уж точно не была беспомощной. При желании, лучные маги Британии могли выступить против того, что ворвалось бы в наш мир.

Могли бы, и полегли. Все, как один.

Угроза, которую представляла воронка, образовавшаяся при уничтожении врат Гинунгагапа, могла стать реальной, если бы Ланселот не сбежал оттуда.

И, если бы он погиб тогда, кто знает, что могло бы произойти.

— Не кажется. Вы можете себя защитить. Но вот только против изначальной бездны вам не выстоять.

— Выстояли бы, — парирует Артурия. — Выстояли бы, как и всегда.

— НЕ БУДЬ ТИРАНОМ, АРТУРИЯ!!!

Вскрикивает мужчина, явно взбешенный словами своего бывшего господина.

— Ты хоть понимаешь, что могло бы произойти!? Сколько людей погибло бы, если бы вернулся к тебе, а не последовал наказу Найтстаэ!? Чего стоит правитель, который не может защитить слабых!? Ты должна все взвешивать и осознавать, какую ответственность понесешь…

Рыцарь выкинул бокал с вином. Красноватая жидкость разлилась по песку, и от пекла почти мгновенно испарилась. Сам Ланселот встал.

Но ни он, ни девушка не чувствовали жару. Словно им было не до нее.

— Это… это истинные обязанности правителя!

В отличии от своего вспыльчивого собеседника, Артурия рассуждала куда более хладнокровно.

Если сравнивать ее поведение в замке Кале и сейчас, посреди бесконечной пустыни, то создается впечатление, что она и Ланселот поменялись местами.

Теперь, вместо того, чтобы поддаваться эмоциям она выслушивает бывшего своего собрата спокойно, не прерывая его истерику. Ланселот же наоборот, стал более агрессивным, нетерпеливым… и эмоциональным.

— Так ты, Ланселот, всего лишь раб этой справедливости? — задает она вполне логичный вопрос.

Ведь в словах Ланселота есть лишь служению справедливости, и ничего более.

— Мне все равно, как ты это называешь.

Отвечает он.

— Я готов умереть за свои идеалы и за ТВОЙ народ, если этого потребует судьба.