Княжич, Который Выжил - Григорий Володин
Но мне везёт. Она лишь Посвящённая. Если бы её ранг был выше, если бы она действительно владела силой в полной мере — всё вокруг уже заполнило земляными копьями.
Да, я точно знаю, кто передо мной. Земляной маг, пускай и с нюансом. Хорошо, что слабый.
Она вновь делает резкий выпад — свист! Я ничего не вижу, но чувствую, как пространство рядом разрезает лезвие. Оно проходит так близко, что едва не касается моей щеки. Я уворачиваюсь, отклоняюсь, отскакиваю. Ещё одна атака, быстрый выпад, лезвие блестит в темноте — и тут я перехватываю движение, чуть поворачиваю запястье, встречаю её нож своим, лезвие по лезвию, веду в сторону и разрезаю кожу.
Глухой вскрик. Она вздрагивает, на секунду замирает. Капли крови брызнают с её пальцев. Выучку не пропьешь. Ножевой бой — это искусство, и я в нём разбираюсь. Тот ещё мастер — куча разрядов, тренировки, спарринги. Всё, как полагается. В теории я знаю технику, чувствую ритм боя, вижу ошибки противника.
Но вот одна проблема — руки короткие. Второй нюанс — сил пока маловато. Весь мой опыт — в голове, а не в теле. Не привыкло оно ещё к такой нагрузке, не хватает мощи продавить удар, не хватает массы, чтобы разнести её в щепки.
Но даже так — она ранена.
Но вместо того, чтобы отшатнуться, воспитательница срывается в бешеный вихрь движений. Она машет руками, выбрасывает ноги, пытается сбить меня с ног, вдавить в пол, загнать в угол. Я ускользаю, но один из её пинков попадает в бок — удар! Сухой, резкий, с хрустом. Меня швыряет в стену, дыхание выбивает из лёгких.
Сползаю вниз, рефлекторно сжимая пальцы на рукояти ножа. Голова гудит, детское тело протестует.
Хлопает дверь.
Она уносится прочь. Вот же стерва! Сбежала! Эй, вернись!
Я выдыхаю, рывком поднимаюсь на ноги. Всё тело ломит, дыхание рваное, но останавливаться нельзя.
И тут — топот. Тяжёлый, приближающийся.
В раздевалку врываются охранники садика, фонарики выхватывают меня из темноты. Свет режет глаза, я морщусь. Но даже через полуприкрытые ресницы вижу, как они застывают, как их лица бледнеют. Ну ещё бы. На вид четырёхлетний ребёнок, весь в крови, да ещё и с тесаком в руках. Стоит посреди разбросанных вещей, луж крови на полу. А киллерша потеряли литр крови, не меньше.
Один из охранников отшатывается, будто я сам чёрт, вылезший из-под кровати. Воздух вырывается у него с придыханием:
— Матерь божья…
Я раздражённо бросаю:
— Блысь!
И рву с места, не дожидаясь их реакции. Прорываюсь за дверь, в коридор, следом за воспитательницей. Там светло. Прыжок через две ступеньки, ещё одна, ещё. Вниз, вниз, к выходу.
Кровь ведёт меня. Брызги на полу, размазанные, неравномерные, но достаточно частые, чтобы я мог идти по следу. Она ранена, значит, далеко не уйдёт. Но убить её ножом? Я и не надеялся на это, хотя, конечно, старался. Насытить клинок своей Атрибутикой, сделать его продолжением себя — только так можно уверенно убить мага. Но моё ядро ещё слишком слабое, магия едва делится.
И всё же она ранена, а даже взрослый неодарённый человек не смог бы добиться подобного. Потому что только магия по-настоящему ранит магию. Конечно, очередь из пулемёта Максима решила бы вопрос без всякой магии, но чего нет, того нет.
Я вылетаю вниз в холл, где за стойкой сидит дежурный охранник. Здоровенный мужик, массивный, с крепкими руками, но теперь его лицо застыло. Он растерянно поворачивает голову, видно, что ещё не отошёл от встречи с киллершей, которая только что пронеслась мимо с кровавыми ушами и раной на животе. В его глазах — секундное непонимание, а затем ступор. Нижняя челюсть свисает чуть ли не до стола, и он, всё ещё не веря в происходящее, бросает, пока я пробегаю мимо:
— Мальчик, ты весь в крови, стой…
— Некогдя!
Я вылетаю на улицу. Брызги крови на тротуаре подсказывают, куда бежать.
Я несусь сквозь толпу, боковым зрением замечая, как люди шарахаются. Мамаши хватают детей за руки, мужчины оборачиваются с растерянными лицами, старушки крестятся. Ещё бы — по улице летит окровавленный ребёнок с кухонным тесаком наперевес.
Впереди я вижу её. Киллершу.
Серёжки-бусинки в её ушах взорвались — это я постарался. Теперь уши у неё в крови, вся она в крови. Лицо побелело, губы сжаты в тонкую линию, но держится. Прижимает ладонью рану на животе, но не останавливается. На пути ей попадается здоровяк — массивный мужик в куртке. Накачанная рука тянется к её плечу:
— Эй, дамочка, вы в порядке?..
Но воспитательница даже не сбавляет шаг. Делает размашистый взмах, и мужик подскакивает в воздухе, будто его сбил грузовик. Со сдавленным «Ух!» валится на землю и остаётся лежать.
Я не торможу. Прыжок на спину только что сбитого бугая, толчок — и я лечу дальше. Пытаюсь повторить быстрый ритм её шагов. Толпа становится плотнее. Она вынуждена лавировать, теряет скорость. Я, наоборот, ускоряюсь. Два метра. Недостаточно, чтобы метнуть тесак. Тяжелый, зараза.
Полтора. Теперь можно.
Я бросаю нож.
Лезвие с коротким хлюпающим звуком входит в спину, чуть правее позвоночника.
Она вздрагивает. Вскидывает голову. Её дыхание сбивается, но она не падает. Разворачивается ко мне, и я вижу, как горят её глаза. В них бешеный гнев. Ярость.
— Ах ты, мелкий засранец… — шипит она, сжимая свой нож. — Сейчас я тебя разрежу на куски!
Киллерша делает рывок вперёд — прямо на меня.
Я не жду, не ловлю удар, не рискую. Отскакиваю назад, спрыгиваю с тротуара. Она бросается следом. Пересекаю дорогу, на ходу машу рукой. Давай же, догоняй!
Визг тормозов режет уши, гудки машин сливаются в сплошной гул. Фары слепят, на дорогах шум, как в улей. Я скольжу между машинами, едва не сшибая зеркала головой, едва не ударяясь плечом о капоты. Киллерша несётся за мной, не замечая ничего вокруг, рвётся сквозь поток, одной рукой всё ещё сжимающая нож. И это её ошибка. Когда я взорвал её серёжки-бусины, кровь залила уши, затекла в слуховые проходы. Она плохо слышит.
И вот она не замечает пронзительный гудок справа.
Глухой удар. Тяжёлый грохот металла. Она не успевает даже закричать.
Мусоровоз бьёт её в бок, тело взлетает, кувыркается в воздухе, будто тряпичная кукла, выброшенная на проезжую часть. С грохотом падает. Катится по асфальту, ломая кости,
