Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 5
На ее лице появляется слабая улыбка.
– …А сейчас?
– А сейчас я думаю иначе! Этим грешникам самое место в аду.
В голосе ее нет ни намека на нерешительность.
– Верно, многие из тех, кто считает, что смертный приговор – самый простой ответ на все вопросы, – дебилы. Но даже если ты узнаешь о грешнике все, всю информацию, и сможешь составить мнение – правильный ответ останется тем же. Смертный приговор. Я знаю, что говорить так – нахальство с моей стороны; я ведь сама убивала людей в «Игре бездельников»; но я все равно могу с уверенностью утверждать, что эти люди действительно не такие, как мы, обладающие здравым смыслом. Это действительно просто ходячие жопы, которые не заслуживают жалости, от которых тянет блевать! Ты бы удивился, если бы узнал, насколько они ни черта не знают, насколько они лишены всякой способности сочувствовать, если бы услышал, какую хрень они несут! Вот такие и совершают преступления. Они просто-напросто неспособны влиться в общество. Вот возьмем этого типа; угадай, что он ответил, когда я спросила, не жалко ли ему было девочек, которых он насиловал? «Но я не мог сдержаться», «Им просто не повезло, что они наткнулись на меня, когда мне хотелось», «Я знаю, что поступаю плохо, но что я могу сделать?» Понимаешь теперь, о чем я? Тебе ведь отвратительны эти заявления? Эти гады никогда ничему не учатся. Они не понимают, как сильно страдают их жертвы. Они не осознают, что они наделали. У них нет ни малейших сомнений, что их желания превыше прав всех остальных людей. Теперь я понимаю, что они были дерьмом от рождения – они не могут уйти от своей судьбы.
«Человек-собака» гавкает.
– И потому я дала ему внешность, которая подходит ему лучше.
Ироха-сан хмуро смотрит на голого «человека-собаку», который как раз перекатился на спину. Она явно не в силах вынести его отвратного поведения, хотя сама же его и создала.
– Как ты можешь простить вот таких? – произносит она и зачем-то хлопает в ладоши.
В следующее мгновение.
– УООООООООАААААА!!!
По тоннелю разносится дикий крик.
– Чт-…
Что?
Я озираюсь и мгновенно понимаю, что происходит.
К нам приближается толпа людей с коричневыми бумажными пакетами на головах.
Несомненно, их я и почувствовал, когда подходил сюда. Теперь я знаю: они все – [рабы] Ирохи-сан.
В темноте я могу разглядеть немногое, но вроде бы, кроме пакетов, между ними нет ничего общего. Их одежда самая разнообразная – на одних форма моей школы, на других платья; пол и возраст тоже разный.
Эти люди начали нас окружать.
Противоестественно. Ужасно странно – когда столь разношерстная толпа действует как единое целое.
Что сейчас произойдет? Как мне реагировать?
Я понятия не имею, что собирается сделать Ироха-сан, потому и не могу сообразить, что следует делать мне.
Не обращая на меня ни малейшего внимания, Ироха-сан громко восклицает:
– Покарать его!
– Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать! – Покарать!
Внезапный хор их голосов меня просто ошеломил.
Без малого два десятка мужчин и женщин вопят, потрясая кулаками в воздухе.
…Что… что это?
Я знаю, что они всего лишь выполняют [приказы] Ирохи-сан, но все равно не могу оставаться спокойным, когда такое происходит прямо передо мной. Примерно такое же чувство меня охватило, когда я смотрел видео, как люди падают на колени перед Дайей. Когда два десятка человек совершают одно и то же ненормальное действие идеально синхронно, это задевает какие-то очень глубокие струнки в душе.
Продолжая вопить, члены этой банды с пакетами поднимают «человека-собаку» на ноги. Крепко держа его сзади, они разворачивают его лицом к Ирохе-сан.
Она уже успела извлечь откуда-то нож.
– И-ироха-сан, что ты со-?..
Но она на меня даже не смотрит.
– Ты, насильник, вот тебе [приказ]. Прекрати вести себя как собака.
С «человеком-собакой» происходит внезапное превращение. Его лицо мгновенно становится просто лицом перепуганного человека. Похоже, он отчетливо сознает, что был «человеком-собакой», и потому не удивлен – но страшно боится.
– А-ах! Пожалуйста, не надо! Я, я виноват! Я никогда больше ни к одной девочке пальцем не притронусь!
– Хаа? А не поздновато ли? Ты ведь не можешь отменить то, что ты уже сделал, верно? Их девственность уже не вернется, ведь так? А, ну да. Раз так – давай, возьми вот этот нож и отрежь себе член.
– Я… я…
– Ну а как еще ты искупишь свою вину?
– Я… я никогда больше пальцем не трону ни одну девочку! Честное слово!
– Ха! Когда уже ты прекратишь нести этот бред? То, что ты предлагаешь, – минимальное требование этики, к искуплению это никакого отношения не имеет, согласен? Это все равно что пойти в ресторан и сказать: «Со следующего раза я всегда буду платить по счетам». Правда? Правда-правда? Платить во все следующие разы – это и есть извинение? Кому ты вешаешь лапшу? Если ты правда сожалеешь о том, что сделал, предложи что-то, чем хоть чуть-чуть сможешь помочь тем девочкам, ты, мешок дерьма!
– П-помочь? Ч-что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Попробуй воспользоваться головой. Если ты посочувствуешь им немножко, наверняка сам что-нибудь придумаешь. К примеру, как насчет заплатить им сто миллионов иен?
– Ст-то миллионов? Не-невозможно! У меня даже работы нет –
Услышав это оправдание, Ироха-сан, глазом не моргнувши, бьет его кулаком в лицо. И второй раз, и третий. Она избивает его совершенно бесстрастно.
…Ах.
Что бы этот человек ни говорил, прощен он не будет.
– Аа, угг, гха! Гхх!
У него из носа льет кровь.
Толпа с пакетами держит его, не издавая ни звука. Всем плевать на его раны. Ироха-сан продолжает как ни в чем не бывало.
– Ты сейчас просишь пощадить тебя, просто потому что тебе страшно, а не потому что ты весь такой раскаявшийся. Легко предсказать, что, стоит тебя отпустить, как ты тут же снова примешься за старое. Так что я закончу это дело сейчас!
Ироха-сан снова хлопает в ладоши.
– Мой [приказ]. Скажите честно, что вы считаете самым подходящим наказанием для него?
Толпа с пакетами на головах отвечает:
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни. – Сдохни, тварь. – Сдохни, преступник. – Сдохни в мучениях. – Сдохни, хер обвислый. – Сдохни, вонючка. – Сдохни, извращенец. – Сдохни, ты это заслужил. – Сдохни уже. – Сдохни прямо сейчас.
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни.
Они отвечают из-за [приказа].
Но я слышу искренность в их голосах.
Два десятка человек искренне желают ему смерти.
– Хааа… – Ироха-сан театрально вздыхает. – Единогласное решение: ты должен сдохнуть.
Она подносит нож ближе к нему.
– Не надо! Не надо! Не надо! Я ведь вам же ничего не сделал, ведь правда?! Это не ваше дело вообще! Кто вы такие, чтобы – ГААААА!
Ироха-сан выдернула у него клок волос, так что треск отразился от стен.
Один из людей с пакетами шепчет «сдохни» и ободряюще хлопает в ладоши. Кто-то еще подхватывает – тоже хлопает и говорит «сдохни». Это распространяется; вскоре все уже говорят хором «сдохни» и отбивают ладонями ритм ненависти, ритм казни. «Сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок.
Бодрое ритмичное «сдохни» разносится по тоннелю.
Глядя на них, я не могу удержаться от мысли.
…Ах, верно. Он заслужил смерть.
Не в силах больше ныть, мужчина молча трясется от страха. Он обмочился.
– Плачь еще, свинья. Пожалей, что ты родился на свет, свинья. Страдай, свинья.
Ироха-сан подносит нож к его глазам.
– Твоя смерть послужит высшей формой катарсиса для твоих жертв.
Видя, что она вот-вот совершит непоправимую ошибку, я наконец прихожу в себя.
– Ироха-сан, сто-…
Однако меня хватают сразу трое и не дают что-либо сделать. Чья-то рука закрывает мне обзор. Я ничего не вижу.
– Ироха-сан! Нельзя!
Если ты это сделаешь, ты уже не сможешь вернуться.
Но –
– [Приказываю]. Когда мой нож прикоснется к тебе, снова стань собакой.
– УГЯААААААААААААН!
Я не смог ее остановить.
По тоннелю разнесся не человеческий крик, но собачий вой.
Те, кто меня держали, разжимают руки и отходят.
