Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
Мне хотелось выругаться, но такого я давно себе не позволял, дабы не провоцировать подобное поведение среди моих подданных. Как же тяжело, что с Мадридом нельзя связаться телеграфом, не помешало бы мне сейчас поговорить с Обресковым. У меня почти все большие дипломаты в разъезде: Самарин в Париже, Мазурский в Испагане, даже Штернберг укатил договариваться в Маратху. Ну, зато техника уже вполне позволяет поговорить со старым мудрым другом.
— Вызывай, братец, Цареград, Великого князя… — привычно обратился я к младшему секретарю-телеграфисту, Моисею Сатлинскому, преданно смотрящему на меня. Я забрал себе и своим сопровождающим для проживания и работы дворец Виленского генерал-губернатора, где связь уже была налажена.
— Как здоровье, Григорий Александрович? — начал я беседу.
— Не жалуюсь, государь! — с ходу расшифровал сообщение секретарь.
— Новости от Ушакова?
— Сил ему не хватает, государь, без англичан — совсем басурмане стыд потеряли, намедни два судна купца Мокрисова захватили. Фрегаты все в разгоне, ловят этих татей.
— Ясно, Гриша. — поморщился я, — Что делать, пусть терпит, в следующем году легче станет.
— Знает он, Павел Петрович, однако всё одно тяжело ему.
— Ведомо мне это, Гриша. Ничего нового не придумать. Однако не о том я хотел побеседовать. Вслед за королём Георгом, написал мне и император Франц.
— И этот тоже? Что-то совсем они разволновались, государь. Чего хочет? И ему наш посланник недостаточно родовит?
— У нас в Вене пока и посланника-то нет, Штакельберг всего исправляет дела, да и барон всё же… Нет, всего лишь укоряет братец Франц меня в переговорах с Моро за его спиной, мягко так укоряет…
— Всего-то?
— Именно так, Гриша. Дескать нехорошо это — не по чести. Переговоров личных просит. Дескать, можно решить все вопросы… Опасаюсь я, Гриша, что к императору ум вернулся. Не положил ли он, что воевать с нами не стоит, как думаешь?
— Что ты, государь. Как ему после такого без войн обойтись? Вся Европа судачит, что император-неудачник всё проиграл да растратил, всех союзников обобрал. Сам Суворова в Париж затолкал — голодом его морил да унижал всячески, а тот взял и французов победил, а император никого победить и не смог. Нет у него путей иных, кроме как воевать. Нет, может он, конечно, всё так нам отдать и признать нашу мощь, но не таков Франц, не таков… Время он тянет, чтобы усилить свои позиции в Германии и Италии, да, может, ещё и вперёд нас с Моро договориться.
— Ну, положим, с Моро договориться так просто у него не выйдет — слишком уж многого Франц хочет, да и Георг на него сильно в обиде будет… Но и дать ему усилиться в Европе никак нельзя. Так что думаешь-то, Гриша, как отвечать-то ему? Что-то в голову ничего не идёт…
— А с Георгом-то, что решил, государь? — вопросом на вопрос ответил Потёмкин, — Как его урезонить в его наглости неимоверной?
— Ты что-то придумал, Григорий Александрович?
— Да всё просто, государь! Кто таков король британский, чтобы императора российского укорять неблагородством посланника его? Укажи ему, что Черкашин одной твоей верительной грамотой определён лицом, твою персону представляющим! Не ему, собаке немецкой, что корону носит токмо с согласия своих вельмож, на тебя задираться! Да ещё и в газеты послание передать. Такого позора, Георг точно не выдержит.
— Не слишком ли будет, Гриша?
— Георга и так не любят, государь. Даже капитаны и матросы, что в Цареград приплывают, ворчат, что всякие свободы их он душит и достатка всячески лишает. А уж коли глупость его на публику вынести, смеяться начнут. Чем плохо? Воевать с ним всё одно придётся…
— Так, пока мира с Моро нет, опасно новую войну открывать. Французы-то чай не дураки!
— Поторопи Самарина с Обресковым, государь. А пока не давай ответа Георгу! Да и Францу тоже! Пусть услышат рык русского льва!
— Нет, Гришенька. Вот Францу-то я ответ дам! Ласково его по холке поглажу! Пусть помечется! Маттерних да Кауниц спят и видят, как на поле брани нас разобьют. Императору от них никуда не деться — пойдёт он, как привязанный, за ними да Георгом. Куда иголочка, Гриша, туда и ниточка!
— Хитришь, государь?
— Да уж точно рисковать не стану, Гриша! Напролом лезть возможно, когда ничего тебе не надо. А я хочу, чтобы Германия полегоньку к нам отошла. А сия пьеса уже по ходам расписана, а нам без надобности никак нельзя её менять. Пусть Георг да Франц презираемы станут, а Россия превратится в знакомую да любимую хозяйку для всех этих герцогов да курфюрстов.
— Ну, Павел Петрович! Ты всегда разумен да хитёр был.
— Да что ты? Без твоих советов Гриша, твоих храбрости, честности да ума, куда бы я делся?
— Спасибо, государь!
— Было бы за что, Гриша! Правда это. Вот тебе крест, как всё в Европе закончится, всё брошу да приеду к тебе. На месяц, не меньше!
— Ну-ну! Сколько уже обещал, государь! Два года, как тебя не видел!
— Вот, на сей раз непременно приеду, Григорий Александрович!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Что же, Андрюша, уверен я, что у тебя получится! Поедет Стивенс к нам! Поедет! — Черкашин, плотоядно скаля зубы, довольно потирал руки.
— Но всё-таки может и не выйти! — сделал круглые глаза Оболенский, — Глядишь, и не согласится он на такое!
— Куда он денется-то, Андрюша! Прекрасная идея, что без столь важной фигуры поляки никак не согласятся снова бунтовать, а англичане весьма желают Польшу держать в том состоянии, в котором тать нож держит у горла офени! — русский посол в восторге воздел руки к потолку.
— Но, ведь сэр Сэмюэл совсем не дурак и может надумать, что такое требование всего лишь ловушка для него… — мотал головой молодой человек.
— Так, ты, Андрюша, от себя передай, что поляки хотели личное письмо от короля получить, но ты такое оскорбление величия не смог допустить! — тут же с улыбкой ответил уже явно всё обдумавший дипломат, — Вот Стивенс, человек в Польше небезызвестный, и
