Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
Но и тогда, поверить в такое было очень трудно. Да, русским было известно, что сидящие на Сицилии англичане и королевская семья, особенно после неудачной попытки отбить у французов Сардинию, излишне возбуждены. Сам Нельсон очень переживает из-за слухов о собственной некомпетентности и нерешительности, которые уже долгое время ходили среди моряков его эскадры, а в последнее время принялись захватывать и лондонское общество. Да, мысли о недостаточном рвении кардинала Руффо, в части очистки Неаполитанского королевства от республиканцев и прочих скрытых до времени мятежников, в Палермо не высказывал только немой. Но всё же! Проведение такой акции без согласия союзников… А особенно позорная казнь русского коменданта Неаполя…
Прибывшие курьеры от полковника Астрова из Бари, и самого́ кардинала Руффо, подвергнутого Нельсоном позорному заключению, сняли всякие сомнения. Берг, возглавивший гарнизон, видел всё собственными глазами — тело убитого полковника Сухотина было вздёрнуто на виселицу, рядом с защищаемым им адмиралом Караччиоло, трупы солдат и прапорщика Каледина были выброшены в сточную канаву. Майор заперся в крепости Святого Эльма, где укрылось более полутора тысяч неаполитанцев, обоснованно опасающихся репрессий со стороны сил короля. Крепость была твёрдым орешком, а небольшой русский гарнизон мог держаться там довольно долго.
Руффо же, не пожелавший скрыться за стенами замка и сам пришедший к своему королю для отчёта, сидел в заключении и просил простить его за невольный обман. Письмо кардинала было наполнено извинениями и горем — он смог передать это послание, преподнеся тюремщикам свой украшенный бриллиантами нательный крест, что делало выражение его чувств ещё более искренними.
Вскоре прибыли и прочие доклады от русских агентов и даже письмо от английского полковника Андерсона, который подписывал все соглашения союзников по военным действиям в материковой части Неаполитанского королевства от лица Британии. Подпись полковника также была признана адмиралом Нельсоном незаконной и не имеющей силы, сам Андерсон, как честный человек, тотчас же подал в отставку и был обуреваем возмущением действиями своего командира. Отрицательное отношение к поведению Нельсона стало довольно популярным среди офицеров английского флота, однако открытое возмущение было невозможно благодаря богатствам, награбленным в Неаполе, которым адмирал щедро поделился с эскадрой.
В самом же Неаполе и окрестностях творилось подлинное безумие: сперва состоятельные, а потом и простые подданные королевства, да даже уже и бедняки, без суда и следствия убивались тысячами. Достаточно было крикнуть, что такой-то человек — республиканец, как его тут же тащили на плаху, а имущество его разворовывалось. Сам древний город горел, пожары было некому тушить, ибо все, кто должен был следить за порядком либо участвовали в грабежах, либо стали их жертвами. Король Фердинанд и королева Каролина самолично наблюдали за казнями и даже порой непосредственно прикладывали руки к мучениям несчастных, прямо поощряя зверства.
Ушаков, под давлением невероятной ответственности, мучимый раздумьями, двое суток провёл в непрерывных совещаниях, отказываясь от сна и отдыха, а потом отдал свой приказ. Генерал-адмирал обладал всем возможными полномочиями, подобными тем, который получил и Суворов.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Ранним утром вся русская Средиземноморская эскадра явилась в Неаполитанский залив и провела образцовую высадку — планы её были готовы ещё с десанта несчастного Сухотина. Теперь, однако, высаживалась вся бригада Неверовского целиком — сам генерал-майор шёл в первых рядах, пылая праведным гневом, он лично перерезал верёвку, на которой висел Сухотин. Сопротивления не было, англичане также не ожидали атаки союзников, как недавно и сами русские. К тому же наша морская пехота и флот обладали огромным опытом высадок, который позволял им совершенно ошарашивать противника как массой солдат, быстро оказывающихся уже на берегу, так и множеством артиллерии и инженерных войск, готовых подавить любое сопротивление и взять практические любую крепость.
Так, Королевский дворец, где находилась и монаршая чета, и адмирал Нельсон со своим штабом, был захвачен менее чем через полчаса после того, как нога первого русского солдата коснулась твёрдой земли порта. Замки дель Ово[3] и Новый[4] были захвачены всего-то через час, а весь город уже к вечеру патрулировался русскими, прекратившими грабежи и беззаконие. Снова были развёрнуты госпитали, а с пожарами начали борьбу сперва команды из моряков Ушакова, а затем к ним присоединились и горожане. Неаполь радостно вздохнул — русские вернулись!
Полураздетого Нельсона доставили в замок Святого Эльма, где его ожидал генерал-адмирал. Как старший по званию и одновременно командующий силами коалиции в Западном Средиземноморье, Ушаков вершил суд. Английский адмирал за беззаконное и бесчестное убийство союзников, грабежи, разложение вверенных ему частей, что трактовалось как равное измене, был приговорён к смерти. Приговор подписал даже второй по рангу английский командующий, адмирал Коллингвуд. Ушаков принудил того признать преступления начальника, прямо угрожая, что в противном случае и этот британец также будет висеть по соседству с Нельсоном.
Глядя на качающегося прямо перед окнами королевского дворца английского адмирала и своего ближайшего советника, король Фердинанд также безропотно отрёкся от престола. Его сын и наследник, Франциск, будучи человеком весьма скромным и нерешительным, отказался от принятия короны, таким образом, королём был провозглашён последний из выживших сыновей Фердинанда и Каролины, Леопольд. Однако, здоровье юноши было весьма слабым, а его умственные способности были явно ограничены, поэтому сразу же было установлено регентство.
Регентом стал кардинал Руффо, спасённый из узилища, где он подвергался пыткам и издевательствам. Новый правитель Неаполя сразу же показал себя человеком весьма деятельным, хотя за ним по пятам ходили целых два русских врача, занимавшихся его лечением и следившим за восстановлением утраченных сил.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Молодец, душа моя, Яшенька! Как я рад тебя видеть! Помилуй Бог, никого так рад не был видеть, как тебя! — крепок обнимал запылённого и усталого, но сияющего Самарина, Суворов, — Как ты добрался до нас?
— Ничего-ничего, чай не первый день по Германии езжу… — развёл руками дипломат.
— Кем ты был в дороге, Яшенька? — крутя улыбающегося бывшего русского посланника, спросил генералиссимус.
— Барон Аллендорф! — улыбка Самарина своей шириной нарушала все правила установленных приличий, но сейчас это не играло никакой роли, — Наташенька и дети уехали в Польшу вместе со всем скарбом, а я ещё в Австрийской Силезии ушёл из-под надзора и направился к вам. Чего мне сейчас в России-то делать? Здесь я больше пригожусь.
— Ловок ты, Яшенька… А в Столице-то не будут тебя журить, что ты ко мне убежал?
— Что Вы, Александр Васильевич!
