Бренная любовь - Элизабет Хэнд
Джуда посмотрела на него сверху вниз.
– Лучше бы, конечно, съели все! – сказала она, убирая тарелку; впрочем, лицо у нее было довольное. – Так, теперь чаю. Да не волнуйтесь, не вырвет! Смысл еды в том, чтобы вам стало лучше, а не хуже. Полегчало?
– Нет.
Не полегчало, но ужас понемногу начал отступать. И неудивительно: как можно испытывать ужас в таком доме, среди пения скрипок, теорбы и лютни, глядя на красную печь «Ага» и репродукцию картины Дэвида Хокни у входа?
– Придется поверить мне на слово, – сказала Джуда, ставя перед ним чашку с горячим чаем.
Дэниел наморщил нос.
– Готов поспорить, это не «эрл грей».
– Верно. Это окопник и посконник пронзеннолистный. Пусть чай немного заварится, а я пока вас осмотрю и оценю ущерб.
Он весь сжался, когда она положила руки ему на плечи и помогла встать, а затем развернула лицом к себе. Дэниел жалобно уставился в ее светлые глаза; когда она расстегнула ему ворот рубашки, он отвернулся. Она очень бережно дотронулась до его горла, и он невольно вскрикнул.
– Раздевайтесь. Надо осмотреть все тело.
Сил спорить у него не было, поэтому он послушно скинул куртку и рубашку на пол.
– Ох, Дэниел…
Он повернулся к зеркалу над печью. Там стоял ужасный пятнистый человек: белая кожа была исполосована тускло-красными линиями и округлыми синяками, похожими на помадные отпечатки губ. Живот выглядел так, будто по нему долго били ногами.
– Господи…
Дэниел уставился на неровное красное пятно над грудной клеткой. Крови не было: алая кожа выглядела гладкой и чуть приподнятой, словно на зажившем клейме. По периметру раны белели волдыри или какая-то сыпь. Дэвид повернулся раной к свету, струящемуся в большие окна, и увидел отчетливый отпечаток руки. Он поглядел на Джуду.
– Что это за хрень?!
– Жди здесь.
Она вышла из комнаты и пару минут спустя вернулась с банным халатом.
– Надень-ка. Вещи придется сжечь. – Она опустила глаза на его рубашку и куртку.
– Что?! – Дэниел почувствовал намек на негодование.
– Или хотя бы выстирать.
Он накинул халат. Джуда достала полиэтиленовый пакет, убрала туда одежду и выставила пакет на улицу. Минуту-другую она постояла у двери, и Дэниел видел, как она окидывает взглядом свой сад с аккуратно подстриженной изгородью и лужайкой, каменную статую улыбающейся Гуаньинь, чирикающую на яблоне малиновку. Все казалось безупречно красивым и вылизанным, как на рекламном фото, включая саму Джуду – в стильных струящихся брюках, черном шелковом пиджаке, белоснежной рубашке. Лишь ее крашеные голубым лаком ногти немного выбивались из общей картины.
Тут Дэниелу почудилось, что все вокруг окатило волной ослепительного света. Тени затрещали и заискрили подобно молниям, затем впитались в траву, как вода в иссохшую землю. Малиновка на ветке стала казаться не птицей, а частью дерева. Элегантная женщина в дверном проеме – не женщиной, а чем-то иным…
– Попробуйте выпить чаю. – Джуда вернулась в кухню и жестом велела ему сесть. – Сейчас уже не должно так тошнить.
– Хорошо.
Он провел рукой по глазам и сел. Странное сияние отступило, как и тошнота. Теперь он чувствовал лишь невыразимую усталость и головокружение.
– Такого похмелья у меня еще не бывало, – сказал он и сделал глоток чая. – Фу.
– Добавить меда?
– Тогда меня точно вывернет. – Дэниел выпил почти все, что было в чашке, отставил ее в сторону и мысленно сосчитал до десяти. – Ладно, доктор Трент. Рассказывайте. Что случилось?
Она придвинула к нему стул, села и посмотрела на его руки, стиснутые в кулаки.
– Итак. Во-первых, она не со зла.
– Не со зла?! Что она вообще… как она… как возможно… – Он распахнул фланелевый халат, обнажая алые ожоги на груди. – …такое! Как такое может быть? И зачем она это сделала? Куда она пропала? Где она? Где?!
– Не знаю. Она… всегда так поступает. Не нарочно. Она…
Джуда, хмурясь, потерла лоб.
– Как это объяснить? Вы ей нужны… ей нужны люди, ее к ним тянет…
– К вам тоже? Она и с вами такое сотворила?! – возопил Дэниел.
– Нет. Мне она причинить вред не может. А вот с такими, как вы, она всегда поступает одинаково. С теми, на кого она положила глаз. С кем она спит. Если пойти за ней, если позволить ей…
– Что с ней? Она больна? Я теперь тоже болен? Как она… что она за женщина такая, мать вашу?!
– В том-то и штука. – Джуда Трент подняла голову; в спокойном взгляде ее широко открытых глаз не было ни намека на попытку развеять его страхи или приободрить его. – Она – не женщина. Не такая, как вы, Дэниел. И даже не такая, как я. – Джуда сухо засмеялась. – Но она хочет вас, ее влечет к вам… Можно, наверное, сказать, что в этом и заключается ее болезнь. И еще она ядовита. Она не желает вам зла, но от возбуждения она… В общем, это происходит случайно, потом она ничего не помнит. Не видит отличий между вами. Она думает… когда она с людьми… она принимает вас за другого. Такого, как она. Поэтому ее прикосновения оставляют ожоги.
– Но… почему?!
– Потому что вы с ней – разные существа, Дэниел. Ей нужны не вы.
– Откуда вы знаете? – Дэниел даже засмеяться на смог; Джуда, казалось, несла тарабарщину, говорила на каком-то чужом языке – арабском или китайском. – В первый раз… Когда я впервые поцеловал, ничего такого не произошло… – Он прикоснулся к своим губам.
– Верно. Это случается потом. Когда она… теряет контроль над собой.
– Где она?
– Не знаю. Бродит где-то, потом всегда возвращается. Рано или поздно я ее найду.
– А с вами она так делает? Обжигает вас? Нет? Дайте посмотреть!
Дэниел схватил ее за запястье, но Джуда оттолкнула его руку.
– Не надо! Дэниел, перестаньте. Я – такая, как она.
– То есть женщина? Или…
Он пристыженно умолк и обхватил руками голову.
– Простите, простите… Господи, что со мной творится? Я теряю рассудок…
– Не теряете. По крайней мере, пока. – Джуда вздохнула. – Расскажете, что произошло вчера?
– Нет.
Хотелось выбежать на улицу и найти Ларкин; хотелось кого-нибудь ударить. Вместо этого Дэниел сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на чем-то знакомом, земном и обыденном.
Однако в мире не осталось ничего обыденного. Он посмотрел на свои распластанные по столу пальцы, увидел извивы древесной фактуры под ними – светлая мелкозернистая древесина, ясень, но откуда ему это известно? – затем в ярости стиснул кулак и отвел глаза.
Зеркало над печью пульсировало. В саду носились по воздуху красные и голубые создания. На картине в серебристой рамке у двери был
