Муля, не нервируй... Книга 2 - А. Фонд
– Так что, говнищем всё надо, чтобы заросло, да? – не удержался я.
– Я понял, понял, – с виноватым видом понурился Герасим.
– А раз понял, то прекращай ныть, солдат, – сказал я. – Вот тебе мой приказ: сейчас идёшь спать! Не спорь!
Я увидел, что Герасим порывается что-то возразить, и не дал:
– Идёшь сейчас спать. Спишь до утра. Завтра рано утром встаешь и начинаешь отмывать свой срач. Трезвый! Я с работы приду, проверю. И чтобы бельё на постели чистым было. Ты меня понял?
Герасим кивнул.
– Потом идёшь в баню. Чистая одежда есть у тебя?
– Есть.
– Вот и хорошо. Отмоешься, побреешься, пострижешься, переоденешься. А эту ссанину свою выбрось. А лучше сожги. Понял?
– Да понял я, понял.
– Вот и хорошо, что понял. Действуй, солдат! – велел я, – завтра, в это же время мы с Беллой проверим.
– А я? – возмутилась Фаина Георгиевна.
– А у вас завтра репетиция у Глориозова, – ехидно напомнил я. – Где вы играете Зою Окаёмову.
К моему счастью Фаина Георгиевна не возразила, просто согласно кивнула. И в моей душе поднялась волна удовольствия. Я её переубедил, и к Завадскому она не пойдёт.
Вот и отлично.
– А теперь разбегаемся спать, – велел я, – и никому об этом разговоре не трепаться. Всем понятно?
Всем было понятно.
На работе я торопливо дописывал отчёт (из-за того вынужденного прогула чуть выбился из графика), когда меня вызвали к Козляткину.
Я решил, что это из-за моего конфликта с комсоргом, и шел, настраиваясь двинуть речь.
Но, к моему удивлению, Козляткин свирепо набросился на меня совершено по другому поводу:
– Ты что опять натворил, Бубнов?! – возмущённо заорал он.
Так как я не знал, что именно его выбесило, то просто пожал плечами.
– Почему меня вызвал Большаков из-за тебя?! – прорычал он.
– Почему?
– На тебя Завадский нажаловался, что ты у него актёров сманиваешь! – Козляткин уже рвал и метал, – Завтра после обеда тебя вызывают к Большакову! Ты что себе позволяешь?! Ты кем себя возомнил?! Да ты знаешь, что тебе будет?! Что нам всем теперь будет?!
– Тише, тише, Сидор Петрович, – попытался успокоить его я, – ничего не будет. Ну, поговорим немного с Большаковым. Давно познакомиться пора. А в Советской Конституции нигде не сказано, что нельзя у Завадского актрис в другие театры сманивать. Да и крепостное право вроде как отменили, давно ещё.
Козляткин при этих моих словах аж задохнулся от возмущения.
Но я не дал ему вставить ни слова, сказал:
– Да и врёт он всё, Фаина Георгиевна ещё не дала своего окончательного согласия. Там вроде срок у неё до вечера был.
– Раневская что ли? – удивился Козляткин.
– Ага, я ей в театре Глориозова роль выпросил, – сказал я скромно.
– Так это для этого ты у меня финансирование из Большого просил перекинуть?
Я скромно кивнул.
– Ну, ты, Муля, и жук, – покачал головой Козляткин, – надеюсь, ты хоть знаешь, зачем это делаешь?
Я знал. Поэтому опять кивнул со скромным достоинством.
А Козляткин спросил:
– Кстати, как там дела продвигаются по поводу твоего обещания?
– Уже скоро, – сказал я, прикидывая, через сколько я свалю в Цюрих.
– Ты мне срок конкретно скажи, – велел Козляткин.
– Конкретно? – изобразил задумчивость я, – хорошо, скажу. Только давайте я завтра отвечу. Уточню и отвечу.
– Иди уже, – проворчал Козляткин, – и завтра я жду ответ. Конкретную дату.
А по дороге я заглянул к девчатам, в отдел, где работала кареглазка.
– Как дела, красавицы? – спросил я.
Я шел туда с конкретной целью узнать, не замышляет ли что комсорг. И почему это вдруг притих Барышников. Что-то мне это затишье не очень нравилось.
Девчонки встретили меня радостно:
– Муля пришел! – обрадовались они. А одна, веснушчатая такая, сказала:
– А когда у нас занятие опять будет?
– Вы же видите, как комсорг под меня копает, – деланно вздохнул я и посмотрел на них с неприкрытой печалью, – я бы и рад, но сами видите. А жаль. Хотел с вами поговорить о важной теме.
– Какой? – зажглись глаза у девчонок.
– Как стать красивее за неделю, – сделал жёсткий вброс я, а потом безжалостно растоптал трепетную мечту грязными сапогами, – поэтому уж извиняйте. Не мне с комсоргом тягаться. Я так-то ещё и в Партию потом вступать хочу. А он мне может характеристику испортить.
Девчата загалдели. Некоторые начали канючить. Но всех захватила эта тема.
– Нет, нет, даже и не просите, – категорически сказал я, – сказал, не буду – значит, не буду. А второй темой я хотел вам рассказать о том, как стать легендой в своей сфере.
Шум поднялся такой, что в кабинет заглянула какая-то пожилая тётка и шикнула на них.
А они всё не могли успокоиться.
– Мулечка, миленький, ну расскажи-и-и-и… – канючили они.
Но я был неумолим:
– Простите, девушки, с комсоргом связываться я не хочу. Сами понимаете. Так что и третью тему о том, как правильно исполнять свои мечты, чтобы они сбывались, я вам тоже не расскажу. Извините…
Уж этого девушки стерпеть не смогли.
Когда возмущённые вопли утихли, кареглазка сказала категорическим голосом:
– Товарищи! Так дальше нельзя!
В кабинете опять начался шум и хай. В стенку требовательно постучали.
Девчата чуть притихли, а веснушчатая сказала:
– Ты правильно, Оля, говоришь! Но только как надо? Куда нам против комсорга браться?
Опа, а кареглазку-то зовут Оля, значит. И я продолжил дальше греть уши (приятно было наблюдать, как мой запущенный информационный вброс сейчас похоронит комсорга).
И кареглазка вдруг заявила:
– Вот что я вам, девчата, скажу! Нужно с ним разбираться! Когда у нас перевыборы? Где Надя?
– Здесь я, – пискнула какая-то мелкая белобрысая пигалица.
– Ты у нас секретарь, протоколы пишешь по комсомольским собраниям, когда перевыборы?
– Так были уже, – опять пискнула она.
– Как это были? Когда?! – налетели на неё девушки.
– Так это… были…
