Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
— Зачем оно мне, государь? — хрипло усмехнулся Пономарёв, — Семьи, детей так и не завёл, кому мне титулы да ордена оставлять?
— Внукам Емельяна Карпова, коих ты, словно своих балуешь. — подошёл я к нему и заглянул в тусклые глаза друга, — Ужель, Захарушка, моё уважение им не достанется?
— Ох, государь… — улыбнулся мне Пономарёв, — Спасибо тебе за всё!
— Роно прощаешься, господин глава Заморской экспедиции, мы ещё повоюем! — я погладил его по совершенно лысой покрытой пятнами голове.
— Ладно, — стыдливо вытер Захар слёзы, — Давай-ка, государь, Петра Алексеевича не прерывать.
Я кивнул Обрескову, и тот продолжил:
— Согласились они на полную отмену всех ограничений на торговлю с нами и ввод повышенных пошлин на оборот с Соединёнными штатами.
— По Адену[4], Маскату[5] и Джибути[6] возражений не возникло?
— Нисколько, государь. Они готовы признать наш протекторат, сейчас у них просто не хватит сил на контроль над этими портами. Но почему Вы, государь так настаивали на Красном море? Я понимаю, зачем нам нужен Маскат — всё же Персидский залив становится всё более важным для нашей торговли, и мы шаг за шагом превратим его в наше внутреннее море! Но Красное, омывающее нищие арабские берега…
— Э, друг мой… — засмеялся я, — В голове моей бродят идеи о канале, который соединит Средиземное море с Красным, позволит нашим судам напрямую проходить к берегам Индии… Ты слышал, Пётр Алексеевич, о канале фараонов[7]? Замечательную книгу написал полковник Зенкевич, прошедший через Египет и Абиссинию[8] с экспедицией.
— Не успел, государь — всё кочую по европейским столицам… — развёл руками Обресков.
— Что поделать, такие времена сейчас. Испанцы-то, небось, обижаются на нас за Пуэрто-Рико? — устало вытянул я ноги.
— Да нет, они всё поняли правильно — мы же их просили не лезть в войну, союзный договор был нарушен, да и французы уже под Барселоной стоят, так что смирились. — махнул рукой Пономарёв.
— Ну и хорошо, значит, со всеми договорились. — выдохнул я.
— А как император Франц? Слышал, что Вы, государь, в Варне с ним, почитай, неделю мучились? — с некоторой ревностью спросил Обресков, не присутствовавший на моих переговорах с соседним монархом.
— Всю кровь из меня выпил, злодей! Я-то тебя, Пётр Алексеевич всего на день опередил. — усмехнулся я, — Уж мы с Тугутом ему десяток вариантов предлагали — упирался, будто осёл. Всё понимает, а платить не желает. У него Моро в Баварии стоит, уже вот-вот в Моравию[9] ворвётся, а император всё раздумывает. Если бы англичане да испанцы совсем его не заклевали, ни о чём бы не договорились.
Да ещё наш посол Самарин — умница! Он Тугуту напомнил, что земли-то можно в залог передавать, но без права изменять там законы и порядки. Это-то и устроило императора — Франц уверен, что, победив Францию, он получит и славу, и достаток. Тогда и расплатиться, и вернёт себе всё, а ежели мы законы и порядки менять не станем, то и не освоим там ничего. Земли-то, конечно, его собственные — империя в этом никак участвовать не будет.
— А нам-то такое зачем, государь? Просто, чтобы деньги свои обезопасить? — не понял Обресков.
— Деньги тоже, Пётр Алексеевич! Налоги, к тому же, оттуда уже в нашу казну пойдут, причём как лихва за заём. Да и пусть Европа знает, что Россия просто так ни в какую драку без явной выгоды для себя не полезет! Нашим же военным тоже сподручнее воевать на знакомых землях, о которых и заботиться сильно не придётся. Но главное — людишек-то оттуда мы сманивать будем без какого-либо противодействия вообще!
— Так что же, император этого не понял?
— Я ему рассказывать об этом не собираюсь! — смеялся я, — Да и ты не станешь, Петя! А ему такое и в голову не придёт — кто же примется резать курицу, несущую золотые яйца? В землях Габсбургов сейчас подати больше чем в четыре раза выше российских. Коли мы бы только о деньгах думали, то надо было бы собирать налоги, да в ус не дуть.
— Какие условия-то заклада? — деловито уточнил детали мой главный дипломат.
— Определились, сроку двадцать лет даётся. Ежели через это время император свои земли не выкупит, то они отойдут, безусловно, России.
— А что даёт-то, цесарь в заклад? — задал главный вопрос Обресков.
— Хочет он Валахию да Сербию, но вот только сии земли, которые недавно ещё были, по сути, турецкими, никак не могут быть достаточными для обеспечения наших поставок и участия в войне. Мечтает ещё и Боснию нам всунуть, но зачем она нам? Так что пока Самарин с Тугутом ещё торгуется.
— А мы так и просим ещё и Срем[10], Банат[11] да Трансильванию[12]?
— Ну, на бумаге настаиваем ещё на Словакии и Славонии[13], но это больше для торга. Думаю, в ближайшие недели сойдёмся и подпишем договор. Люди в этих землях нам знакомы, по языку и обычаям нам родственны — не успеют и глазом моргнуть, как русскими станут.
— Значит, война?
— Война, будь она неладна, Пётр Алексеевич, война! Суворов уже войска собирает…
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Французы, действительно, справились с проблемами снабжения, вынесли нужные уроки, со швейцарцами вполне договорились, да и не только с ними. Моро воспользовался ослаблением противника на Верхнем Рейне и нанёс удар на Пфальц, где под Мангеймом разбил главную армию союзников под командованием фельдмаршала Мака. По сути, перед французами не осталось сколь-нибудь существенных сил противника.
Да, фланги ещё были сильны: в Нидерландах всё ещё наступала армия Шварценберга, в Тироле стоял эрцгерцог Фердинанд, в Италии успешно оборонялся Мелас, но вот в центре зияла пустота. И там орудовал сам Моро, который вторгся в Баварию, доверив Ланну удар на Ганновер. Пфальц официально покинул коалицию, а за ним последовали все прирейнские княжества и архиепископства, пытающиеся хоть так защитить свои земли от полного разорения. Ждать не стала и Венецианская республика.
В лагере коалиции остались только родственники Габсбургов, Бурбонов и Ганноверов, да ещё хитрый саксонский Веттин отлично понимал, что, изобразив сейчас отступление, можно было и попасть под оккупацию, но среди населения оставшихся
