Дизель и танк - Алим Онербекович Тыналин
— Молодцы, товарищи! Вот это показали класс! — Его глаза азартно блестели. — А где остальные участники?
Я взглянул на часы в медной оправе, висевшие на фасаде здания:
— Думаю, будут через час-полтора.
Велегжанинов, спрыгнув с кузова, уже привычно раскладывал на походном столике измерительные приборы для финального технического осмотра. Его длинная фигура в сером костюме склонилась над двигателем. Звонарев помогал ему, на ходу делая пометки карандашом в потрепанной записной книжке.
Варвара протянула Бурмистрову журнал показаний, аккуратно заполненный ее мелким почерком. Пятаков, заглянув через плечо, присвистнул:
— Средняя скорость выше расчетной! И расход топлива меньше нормативного. Как вам это удалось?
Площадь постепенно заполнялась народом. У парадного входа ВСНХ толпились журналисты с громоздкими фотоаппаратами на деревянных штативах. В толпе мелькали кожаные тужурки рабочих делегаций, форменные фуражки железнодорожников, потертые пиджаки служащих.
— Леонид! — окликнул меня Орджоникидзе, отведя в сторону. — Поздравляю с победой. — Его тонкие губы чуть заметно улыбались. — И особенно с тем, как красиво вы переиграли некоторых… заинтересованных товарищей.
Я понимающе кивнул. Мы оба знали, что дело не только в автопробеге.
К нам протиснулся Травников, официальный наблюдатель пробега. Его круглые очки запотели от возбуждения:
— Необходимо составить акт о финише! Где журнал технических параметров? Нужно зафиксировать все показатели!
Бережной, вытирая промасленной ветошью руки, о чем-то тихо беседовал с пожилым рабочим в выцветшей гимнастерке. Тот уважительно разглядывал наш грузовик, время от времени одобрительно покачивая седой головой.
Через полчаса по толпе прокатился гул. В конце улицы показалась остальная колонна. Первым шел «Форд» Джонсона, за ним итальянский «Фиат» и остальные машины. Их водители выглядели изрядно потрепанными и обескураженными.
— Welcome to Moscow, mister Johnson! — насмешливо поприветствовал американца Пятаков. — Как вам советские дороги?
Джонсон через переводчика пробормотал что-то невнятное, искоса поглядывая на наш «Полет-Д». Марелли, наоборот, с типично итальянской экспрессией принялся восторженно жестикулировать:
— Magnifico! Fantastico! Никогда не видел такого двигателя!
Орджоникидзе, довольно поглаживая усы, взобрался на наскоро сколоченную трибуну:
— Товарищи! Сегодня мы стали свидетелями исторического события…
В закатных лучах медные трубы оркестра вспыхивали золотом. На фасаде здания ВСНХ развевался огромный кумачовый транспарант, а портрет Сталина в простой гимнастерке внимательно смотрел на площадь.
— Победа советского автомобиля — это победа всего рабочего класса! — гремел голос Орджоникидзе. Его коренастая фигура в темном кителе возвышалась над трибуной. — Товарищ Краснов и его команда доказали, что мы можем делать машины не хуже заграничных!
Варвара, раскрасневшаяся от возбуждения, принимала букет цветов от пионерского отряда. Ее красная косынка развевалась на легком вечернем ветру. Велегжанинов, против обыкновения не занятый протиркой инструментов, стоял рядом, неловко держа в руках гаечный ключ.
Бурмистров зачитывал официальные результаты пробега, сверяясь с листками в картонной папке:
— Средняя скорость… расход топлива… надежность в сложных условиях… По всем показателям «Полет-Д» превзошел иностранные образцы!
К трибуне протиснулся фотограф в потертом пиджаке, устанавливая на штатив громоздкий «ФЭД». Вспыхнул магний, на мгновение озарив площадь мертвенно-белым светом.
— Завтра в десять утра — официальное заседание технической комиссии, — вполголоса сообщил мне Пятаков. — Будут все руководители автопрома и представители наркомата.
Я кивнул, думая о том, какой сюрприз я предоставлю комиссии. Завтра предстоял еще один важный бой.
Когда стемнело, площадь начала пустеть. Уехали иностранные участники, разошлись рабочие делегации. Только наша команда еще возилась с машиной. Бережной, как всегда, настаивал на полном техническом осмотре.
В свете уличных фонарей «Полет-Д» отбрасывал длинную тень на брусчатку. Завтра ему предстояло сыграть еще одну важную роль в истории советской индустриализации.
После торжеств я заехал на завод. В пустом вечернем кабинете перебрал документы, собранные за время подготовки к пробегу. Котов, задержавшийся допоздна, принес последние финансовые отчеты. Ближе к полуночи я вышел из кабинета и отправился в город.
Мышкин ждал в условленном месте, у черного хода завода. Его неприметная фигура в потертом пальто почти сливалась с тенями.
— Все готово, — тихо доложил он, протягивая тонкую папку. — Рожков ждет на Лубянке.
Ночная Москва начала 1930 года жила особой жизнью. У входа в «Гранд-отель» урчал мотором представительский «Паккард», из ресторана «Прага» доносились звуки джаза. На перекрестках дежурили милиционеры в шинелях, поблескивая надраенными бляхами.
Здание ОГПУ на Лубянке выделялось среди прочих ярко освещенными окнами. Здесь работа не прекращалась никогда. У входа проверили документы, потом еще раз на этаже. Конвойный с наганом на поясе провел длинными гулкими коридорами, пахнущими мастикой и табаком.
Рожков ждал в небольшом кабинете, заставленном сейфами. Его светло-серые глаза цепко оглядели меня из-под белесых ресниц. На столе перед ним лежала пачка «Герцеговины Флор» и массивная пепельница, полная окурков.
— Присаживайтесь, товарищ Краснов, — он достал новую папиросу. — Сейчас все оформим, как положено, согласно процедуре.
Он раскурил папиросу, выпустил струйку дыма:
— Кстати, с победой вас. Хорошо провели операцию. И с инсценировкой поломки, и с запасным маршрутом. Красиво сработали.
Он говорил размеренно, чуть растягивая слова, как человек, привыкший к ночным допросам. Его потертый коричневый костюм-тройка казался слишком просторным для худощавой фигуры.
— Теперь к делу, — Рожков придвинул ко мне увесистую папку в картонной обложке. — Тут все материалы по саботажникам. Протоколы допросов, вещественные доказательства, фотографии. Прямая связь с Брянцевым подтверждена трижды.
Он достал из сейфа еще несколько документов:
— Особо взгляните на показания этого субъекта, — на фотографии было изможденное лицо человека с запавшими глазами. — Бывший бухгалтер «Промбанка». Дал интересные показания о схемах финансирования.
В кабинете пахло табаком и канцелярской пылью. За окном глухо прогудел автомобиль, где-то вдалеке прозвенел трамвай, последний на сегодня.
— Смотрите, — Рожков разложил на столе фотографии и схемы. — Вот здесь они планировали основную операцию. А это расписки о получении денег. Почерк экспертиза подтвердила, что это рука секретаря Брянцева.
Его цепкие глаза внимательно следили за моей реакцией, пока я просматривал документы. В углу кабинета мерно тикали старые часы в деревянном корпусе.
— А задержанные где? — спросил я, откладывая бумаги.
Рожков усмехнулся, стряхивая пепел в тяжелую бронзовую пепельницу:
— В подвале сидят, этажом ниже. Трое основных исполнителей и двое посредников. Все оформлено как положено, со всеми санкциями и бумагами.
Он поднялся из-за стола, одернул просторный пиджак:
— Хотите взглянуть? Для завтрашнего доклада может пригодиться.
Мы спустились по узкой лестнице, освещенной тусклыми лампочками в металлических сетках. У решетчатой двери дежурил красноармеец с наганом, придирчиво проверивший наши документы.
В длинном коридоре пахло сыростью
