Дизель и танк - Алим Онербекович Тыналин
— Вот эти трое, — Рожков указал на камеру в конце коридора, — завтра будут готовы к демонстрации на комиссии. Уже все подписали, раскаялись и готовы публично признать связь с Брянцевым.
Я вспомнил его слова о «красивой операции». Что ж, завтра она получит эффектное завершение.
— В котором часу их привезти? — деловито уточнил Рожков, снова закуривая. В неверном свете его глаза казались почти бесцветными.
— К одиннадцати, — ответил я. — Как раз после основного доклада о результатах пробега. Думаю, товарищ Пятаков оценит такой сюрприз.
Рожков открыл тяжелую дверь камеры. В тусклом свете лампочки я увидел троих арестованных.
Первый, Колыванов Порфирий Игнатьевич, бывший счетовод «Промбанка», высокий, сутулый, с залысинами и редкой седеющей бородкой клинышком. Его некогда опрятный костюм помялся, пенсне на шнурке треснуло. Увидев меня, он нервно затеребил рукав.
Рядом сидел Прижогин Савелий Ермолаевич, коренастый, с изрытым оспой лицом и мозолистыми руками бывшего слесаря. Этот организовывал техническую часть диверсии. Сейчас он смотрел в пол, сжимая засаленный картуз.
Третий, Щепотьев Михаил Фомич, самый молодой из них, бледный, с лихорадочно блестящими глазами. Раньше работал курьером у Брянцева, потом стал посредником между банкирами и исполнителями.
— Ну что, граждане саботажники, — негромко произнес я, — завтра расскажете комиссии, как пытались советский автопром подорвать?
— Все расскажем, гражданин начальник, — глухо отозвался Колыванов. — Как на духу. И про деньги от Брянцева, и про инструкции его…
— И чертежи покажем, — торопливо добавил Прижогин. — Где слабые места в машине искать велели…
Щепотьев только кивал, нервно комкая край рукава. На его остром кадыке дергался желвак.
В полутемном коридоре гулко отдавались наши шаги, когда мы возвращались наверх. Где-то наверху пробили часы. Уже два часа ночи.
— До завтра, Леонид Иванович, — Рожков протянул руку. — В одиннадцать будем с арестованными. Думаю, товарищ Орджоникидзе оценит такой поворот событий.
Ночная Москва встретила меня промозглой свежестью. У подъезда дремал в машине верный Степан. Где-то на Сретенке звонко цокали подковы последнего извозчика.
Завтра предстоял решающий день. День, когда техническая победа в автопробеге должна была превратиться в победу политическую.
Глава 22
А теперь танк
До дома я добрался около трех утра. В предрассветной мгле улицы были пустынны, только у булочной на Сретенке уже выстраивалась очередь. Степан, высадив меня у подъезда, отправился ставить машину в гараж.
В квартире пахло свежезаваренным чаем. Варвара ждала, несмотря на поздний час. Она сидела за столом, заваленным чертежами и техническими журналами, в простом ситцевом платье, с карандашом в растрепанных волосах.
— Как все прошло? — спросила она, подвигая мне чашку.
— Нормально. Рожков подготовил все документы. Завтра будет эффектное завершение.
Старинные часы с боем, доставшиеся от прежних хозяев квартиры, мерно отсчитывали минуты. За окном начинало светать, по карнизу уже расхаживали голуби.
Я достал папку с документами, начал раскладывать материалы для доклада. Первая часть — технические результаты пробега. Графики расхода топлива, диаграммы нагрузок, протоколы испытаний. Вторая — финансовые документы, уличающие группу Брянцева. И наконец — показания арестованных.
— Ложись спать, — Варвара мягко тронула меня за плечо. — До заседания еще четыре часа.
Но уснуть не получалось. Я лежал, глядя в потолок, мысленно прокручивая предстоящее выступление. Где-то на улице зазвенел первый трамвай, потом загудел заводской гудок, город просыпался.
В восемь утра я был уже на ногах. За окном моросил мелкий осенний дождь, в лужах отражались голые ветви деревьев. Степан ждал у подъезда с заведенным «Фордом».
Варвара собиралась торопливо, но аккуратно — темно-синее шерстяное платье, потертый кожаный портфель с техническими документами.
По пустынным утренним улицам мы доехали до здания ВСНХ за полчаса до начала. У входа уже толпились люди — технические специалисты в потертых пиджаках, журналисты с фотоаппаратами, рабочие делегации в праздничных косоворотках.
В вестибюле меня встретил Величковский, его пенсне поблескивало в свете массивных люстр:
— Все готово, — шепнул он. — Лаборатория подтвердила анализ проб металла. Полное соответствие нашим расчетам.
Большой конференц-зал ВСНХ постепенно заполнялся. Тяжелые портьеры на высоких окнах были раздвинуты, открывая вид на промозглую московскую весну. Под потолком тускло горели хрустальные люстры.
В первом ряду уже сидел Велегодский, представитель Рыкова, холеный, в безупречном костюме с искрой, поигрывая золотой цепочкой от часов. Рядом расположились иностранные участники пробега, Джонсон с неизменным блокнотом, эмоциональный Марелли.
В десять часов появился Орджоникидзе в простом темном кителе, за ним группа руководителей наркомата. Пятаков что-то оживленно обсуждал с Бурмистровым, постукивая карандашом по папке с документами.
— Товарищи! — председательствующий постучал графином. — Начинаем заседание технической комиссии по итогам автомобильного пробега…
Я оглядел притихший зал. Где-то в глубине мелькнуло напряженное лицо Бережного, рядом сосредоточенный профиль Звонарева. За широкими окнами накрапывал дождь, но в зале было жарко от множества людей и работающих батарей отопления.
Первым докладывал Бурмистров. Сухие цифры, технические характеристики, показатели надежности. Потом выступали иностранные участники. Марелли темпераментно ругал советские дороги, Джонсон сдержанно отмечал организацию пробега.
Наконец, председательствующий объявил:
— Слово предоставляется товарищу Краснову…
Я поднялся на трибуну, окинул взглядом притихший зал. Орджоникидзе что-то помечал в блокноте, его характерные кавказские усы чуть подергивались. Велегодский снисходительно улыбался, поблескивая пенсне. В глубине зала я заметил знакомую фигуру в потертом коричневом костюме. Рожков пришел лично проследить за развязкой.
— Товарищи, — начал я, раскладывая на кафедре документы. — Позвольте представить полный отчет о результатах пробега…
Первая часть доклада была чисто технической. Графики работы двигателя, показатели расхода топлива, статистика надежности узлов. На развешанных по стенам схемах синие и красные линии наглядно демонстрировали превосходство «Полета-Д» над иностранными образцами.
В зале становилось душно. Кто-то приоткрыл окно, впустив сырой весенний воздух.
За массивными шторами глухо громыхнул трамвай. На столе президиума поблескивал графин с водой, стакан в мельхиоровом подстаканнике чуть позвякивал.
— А теперь, товарищи, — я сделал паузу, — позвольте перейти ко второй части доклада. К той части, которая объясняет некоторые… странные события во время пробега.
По залу прокатился легкий шум. Велегодский перестал улыбаться, его холеные пальцы нервно теребили цепочку часов. Орджоникидзе подался вперед, забыв про блокнот.
— Прошу взглянуть на документы, — я достал первые фотографии и схемы, которые тут же начали передавать по рядам. — Перед вами доказательства спланированной диверсии против советского автопрома.
В зале стало так тихо, что слышно было, как потрескивают угли в печи у дальней стены. Через
